Дантал - Абай Тынибеков

иные перемены он никогда не согласился бы. Для полного и желанного их завершения оставалось сделать один шаг – посетить крепость, встретиться с Ортией и больше никогда не расставаться с ней. Но для этого следовало пережить зиму.

Часть пятая. «…И сменялись дни, иногда изменяя судьбы»

493 год до н. э.

Глава первая

В тех краях земли, где осень отличается пронизывающей прохладой, а студёная зима изобилует снегами, люди во все времена тяготятся ими, терпеливо пережидают их, стараются держаться своих жилищ, какими бы они ни были, согреваются у тепла очагов, становятся менее активными, словно впадая в оцепенение, как, впрочем, почти всё живое в этих местах и в эту пору. Лишь с приходом долгожданной тёплой весны вновь оживает человек, расширяет круг своей деятельности, как никогда желая творить и воплощать в жизнь народившиеся задумки. Весной и летом случаются самые важные события в людских судьбах, будоражащие кровь, взвинчивающие и освежающие эмоции. Накопившиеся за зиму силы ищут своего выхода, распирают человеческое существо, ввергают его в необузданную стихию действий. Такой его энергии, как правило, хватает до предстоящей осени, когда природный круговорот повторяется сызнова, а изрядно уставший человек вновь нуждается в отдыхе и осмыслении содеянного на прошедшем пике своей возбуждённости.

Каждый по-разному оценивает минувшие дни. Один, тот, что относится к себе очень требовательно, подводя итоги и находя в своих деяниях явное удовлетворение, воспринимает прожитое с почтением и считает судьбу благосклонной к себе. И люди уважают его. Другой, кто рад лишь тому, что дожил до этой поры, не задумываясь над тем, как это могло случиться, обрекает себя на однообразное повторение своего существования, затягивающее в трясину ошибок. Он бесполезно проживает драгоценное время. Такой в глазах окружающих чаще всего жалок. Так или иначе, но никому не ведомо, кто из них прав на самом деле, распоряжаясь своей жизнью выбранным им образом. Во все времена людям было точно известно только одно – каждый из них однажды завершит свой путь.

Мудрецы догадывались о том, что лишь в самый последний миг жизни, когда уже ничего невозможно изменить, для каждого умирающего должно наступить озарение, вносящее ясность в истинность его предначертания. Именно в это мгновение, считали мудрейшие из мудрейших, человеку впервые дано познать, по своей ли судьбе он прошёл и прошёл ли правильно. Они свято верили в то, что лишь при этом последнем дыхании ему и предстоит понять всё самое главное в его промелькнувшей жизни: с тем ли человеком он прожил жизнь и родил детей, делил горе и радость, кров и еду? С тем ли человеком дружил и враждовал ли с тем? Тому ли служил и того ли отверг? Того ли убил и щадил ли того? И если всё случилось с ним совсем не так, как должно было быть, то он перед смертью узнавал самое страшное для себя: он прожил не свою жизнь, и значит, всё было зря.

* * *

Зайдана с наступлением весны всё чаще предавался своему самому любимому занятию – охоте. Целыми днями он в одиночку объезжал окрестные леса, выслеживая живность. Ослабевших, едва переживших зиму животных он не трогал, лишь, слегка вспугнув, любовался ими, издали наблюдая за их повадками, всякий раз удивляясь тому, как они ловко скрываются от него, используя любой возможный схрон.

Прошедшую холодную пору, пережитую в небольшой пещере, все шестеро мужчин питались отстрелянной и отловленной дичью, не тронув ни одну из лошадей. В большинстве случаев именно Зайдана возвращался с охоты с крупной добычей. Причиной его везения было хорошее знание прилегающей к горам территории, где прежде, ещё в бытность отца, он проводил очень много времени, за что порой и выслушивал от него нарекания. Теперь же весь накопленный опыт и крепкая память юноши, в которой сохранилось множество звериных троп, были весьма кстати и выручали горстку людей, невольно оказавшихся среди дикой природы и так и не определивихся в своём будущем.

В долгие зимние вечера, находясь у костра в тёплой пещере, они старались не задумываться над тем, что им следует предпринять с приходом весны, куда податься дальше и где наконец осесть по-настоящему. Попросту им не хотелось прежде времени ломать головы над такими тяжёлыми вопросами, и они, каждый по-своему, отгоняли тревожные мысли, связанные с предстоящей жизнью, не затевая даже бесед на эту тему, умышленно шли на самообман, подпитывая его возможностью подумать об этом позже. С приближением тёплых дней неопределённость в будущности стала сильнее тяготить их, подступая и наваливаясь крепче обычного, цепко овладевая их душами, сильно нервируя, сверля сознание назойливыми думами, на которые следовало найти ответы, поскольку скрывать своих прежде потаённых мыслей об одном и том же теперь не мог никто.

В один из дней, сидя у костра, Арам, окинув всех взглядом, начал первым разговор о наступивших благодатных днях, давая понять, что больше не намерен отмалчиваться и что пришла пора обсудить общее положение:

– Это первая весна, когда нас стало так мало и думать за нас больше некому. Мы были вынуждены находиться здесь, но так не может продолжаться вечно. Давайте все вместе подумаем над тем, куда нам податься и чем заняться дальше. Лично я не намерен оставаться в этой пещере до самой старости. Пусть выскажется каждый из вас. Времени подумать было достаточно. Моё же предложение таково: нам всем по отдельности нужно разъехаться в разные края, вновь собрать вольных людей и, объединившись, отбить крепость. Податься в чужие земли мы не можем. Никто нас не примет. Разве что сделают рабами. Тогда уж лучше смерть. Не нужны мы никому, да и мало нас. Мы народились гордыми урартцами, ими и умрём. Но покуда мы живы, мы ещё многое должны успеть сделать. Главное – сохранить род, а для этого нужны силы и земля, где появятся на свет наши дети. Таким местом может быть долина за этими горами и та самая крепость, где не так давно мы все обитали. И ещё. Если мы растеряемся, то поодиночке нам не выжить. Я всё сказал.

Арам замолчал. Зайдана смотрел на огонь, обдумывая его слова. Он понимал правоту старшего сородича, но не мог представить, как всё это сделать.

«Где найти этих вольных людей? И захотят ли они примкнуть ко мне? Даже если это случится, будут ли они служить нам? Как начинать новую жизнь, если те, кто придёт с нами, тоже возжелают равного существования? Что делать тогда? Крепость должна принадлежать только нам шестерым. Значит, будет