Далайя - Абай Тынибеков

в шатёр. Задумчиво постояв перед ними, разглядывая их так, будто только сейчас увидел, он досадливо мотнул головой, отступил от них и коснулся рукой дверного полога, намереваясь выйти.

В этот момент навес откинулся. Едва не столкнувшись с Русой, в шатёр вошёл Фардас.

– К нам едет Патша, – обращаясь к Далайе, произнёс он.

Она встала, поправила шкуры и вышла из шатра.

Патша, спрыгнув с лошади, приблизился к ней и, как прежде, слегка склонив голову, тихо сообщил:

– Далайя, если ты не занята, дядя хочет видеть тебя.

– Хорошо, Патша. Я ждала беседы с ним, – бросив взгляд на Русу, она направилась к лошадям.

* * *

– В разное время люди по-разному относятся друг к другу, – начал вождь.

В шатре, кроме него и Далайи, никого не было.

– Я долго пожил и всякое повидал на своём веку. Были времена, когда и с твоим народом решались споры войной. Что было, то было. Иное уже останется неизменным. Его не вернёшь, не поправишь. Да и стоит ли? – он вяло махнул рукой. – Речной поток тоже расширяет своё русло, истощая и забирая берега, но, зная это, никто из смертных ещё не отвернулся от воды в обиде на неё. Выходит, так должно быть. Что-то приносится в жертву, чем-то дорожат. Твой путь мне неизвестен, но я вижу, что не к худому стремится твоя душа. Пусть всё остаётся так, как есть. Мне не нужны твои объяснения. То, что совершила ты, и есть подтверждение сказанному. Мне многое понятно в тебе.

Он, задумавшись, ненадолго замолчал, перебирая пальцами какой-то шнурок, затем, внимательно взглянув в её сторону, продолжил:

– Я благодарен тебе за помощь моему брату, за спасение племянника и намерен достойно наградить тебя. Назови свою цену.

– Ты оставил нам жизнь. Этого достаточно, – Далайя не отводила от него глаз.

Наступила тишина. Вождь пребывал в задумчивости, осмысливая ответ женщины.

– Жизнь за жизнь. Живы вы, жив и Патша. Но это всего лишь одна половина. Я должен отплатить тебе за твоё доброе участие в судьбе моего брата. Это и есть вторая половина. Она должна иметь отдельную цену.

– Но ведь ты сохранил жизнь и хорезмийскому наёмнику. Тому, кто был врагом.

– Он при жизни уже наказан. Его страна под властью персов и к тому же отвергла его когда-то. Даже здесь, скитаясь, он стал одинок, потеряв своих собратьев. Если б я знал, что в их селении находится пленённый сын моего брата, этого карманийца уже бы не было в живых.

– Тогда мне достаточно и всего того, что сейчас происходит с нами, – вздохнув, очень искренне произнесла Далайя, не желая превращать в спор благородные порывы вождя.

Тот улыбнулся, уже совсем иначе, душевно и по-особому тепло посмотрел на неё и, словно соглашаясь с ней, с пониманием кивнул.

Вновь воцарилось молчание. Но оно было уже другим, не гнетущим, а просто беззвучным и лёгким, словно с окончанием праздника, отдыхая, умолкли уставшие, но довольные люди.

«Видимо, он очень скоро отпустит меня, а сам продолжит свой путь. Вот только куда он пойдёт? Не в наши ли кочевья? Наверняка ему известен поход массагетов. Войск, похоже, у его народа достаточно, раз в наказание оголодавших наёмников им отправлено столько воинов», – внезапно тяжёлые мысли пронеслись в голове у Далайи.

От покоя, что недавно наполнял сознание, не осталось и следа. Она взглянула на вождя. Он пристально смотрел ей в лицо. Её дрогнувшее сердце сжалось, наполняя душу новой тревогой. Пущенной звонкой стрелой в её голове вновь мелькнула мысль об ушедших в поход сородичах.

– Что тебя тревожит, Далайя? – неожиданно, будто заглянув в её душу и пытаясь вытащить на свет всё самоё потаённое в ней, проникновенно спросил он.

– Светлейший Дахар, куда ты намерен идти дальше? – Далайя сама не ожидала, что с её языка всё же сорвётся этот вопрос.

– Ах, вот ты о чём. Здесь я завершил все свои дела. Но ведь ты знаешь, с пустыми обозами саки никогда не возвращались к очагу. Не тревожься так. В твои земли не пойду. В мои годы такое мне ни к чему. Последний поход должен быть достойным и памятным.

Он отвёл взгляд, видимо, размышляя над тем, делиться с ней своими планами или нет. Она молчала в ожидании его слов.

– Скоро должны быть вести, – продолжил он. – Не уверен, что они для меня будут утешительными. Отступая, персы разорили много земель. Для дальнего похода у меня недостаточно сил.

– Я благодарна за твоё откровение. Хочу тем же поделиться с тобой, – дослушав его, произнесла Далайя и решительно выпрямилась. Уловив на себе сосредоточенный взгляд вождя, она обратилась к нему: – Прошу тебя, вели доставить сюда из отведённого мне шатра мой груз в мешках.

Теперь взгляд старого воина выражал интерес. Он хлопнул в ладони. Откинув полог, вошёл воин, выслушал указание и удалился.

Послышался отдаляющийся конский топот.

– Вижу, у тебя есть какое-то предложение ко мне?

– Да. Есть. Вот только не знаю, примешь ли ты его или нет. Для меня твой ответ очень важен.

– Что ж, я готов его выслушать. У такой женщины, как ты, намерения всегда обдуманны. Я не сомневаюсь в этом, – вождь говорил серьёзно и разглядывал её так, будто до сих пор беседовал с другим человеком.

– Я скажу, вот только дождёмся доставки моего груза. Мне будет легче объясняться, когда он окажется здесь.

Вновь послышался конский топот. Приблизившись, он затих. Откинулся полог, вошедшие воины внесли мешки, опустили их перед вождём, склонили головы и замерли. Тот кивнул. Они удалились.

– Здесь то, что я должна была отдать хорезмийскому сотнику в обмен за жизнь и волю Русы и Патши, – Далайя взглядом указала на мешки. Затем, вздохнув, продолжила: – Прими от меня эти дары и очень прошу: соверши поход в Бактрию.

Она замолчала, не сводя глаз с вождя. Он сильно удивился её просьбе и не скрывал этого.

– Думаешь, ваши вожди и их войска не справятся сами? – совладав с лёгким замешательством, наконец спросил он, по-прежнему не прикасаясь к мешкам и выказывая этим свою осведомлённость.

– Боюсь возможной западни. Мой народ потерял очень много воинов в битвах с коварными персами. Нужно время, чтобы окрепнуть, а его почти нет. Ты видишь, Хорезм богатеет. Желает наёмными войсками раздвинуть свои границы. Подобных себе подданных Персии он не тронет, побоится. Остаются лишь наши, соседние земли, – вновь вздохнув, ответила она.

Столько печали было в словах Далайи, что не верить в её искренние переживания было нельзя.

Поведение хорезмийского владыки, как понимал Дахар, действительно было непредсказуемым и опасным. Ведь именно поэтому