Далайя - Абай Тынибеков

ударов. Более того, теперь они сами всё чаще получали ранения от страшных ударов сакских мечей, не имея возможности прикрываться скользящими в руках щитами. Их спасало лишь количество. К тому же и страх перед карой тирана-правителя имел своё постоянное и гнетущее воздействие.

Вцепившиеся друг в друга словно псы, не получая от хозяев команды разойтись, будучи обученными в строгости подчинения и беспрекословного исполнения их воли, обе стороны стояли насмерть. Одни – как будто бы за свою землю, другие – истинно за честь.

Назначенный самим Артаком командующий всеми силами бактрийцев полководец Кадаф уже в который раз получал высочайшее веление скорее завершить разгром врага. Он очень стремился исполнить приказ, но, как ни старался, ничего поделать не мог. Казалось, каждый его воин совершал всё для победы, а желаемый итог не наступал и даже не приближался.

Странным образом поверженных насмерть становилось всё меньше, но всё больше росло число раненых. Причиной всему этому было ненастье. Сражение затягивалось, до истощения изматывая людей.

* * *

Разгневанный сатрап не находил себе места. Появись сейчас перед ним ненавистный им Кадаф, он, не задумываясь, казнил бы этого, как ему казалось, бездарного полководца.

«Что ещё нужно этому Кадафу? Я доверил ему всю свою армию, всех своих людей. Войск под его рукой больше, чем у врага. Даже западню и это окружение я подготовил и сотворил! Почему он теперь не может завершить разгром? Что происходит с ним? Сколько ещё мне терпеть его трусость? – размышлял он, злобно вышагивая из угла в угол в сооружённом для него шатре, всё больше распаляясь с каждым движением. – Того и гляди, этот невежа и выскочка проиграет всё сражение! Это немыслимо!» – страшные мысли кипели ещё сильнее в его раскалённом до предела сознании.

– Мой повелитель, дождь прекратился, – услышал он голос начальника личной охраны, тихо вошедшего в шатёр.

– И что? – взревел он, срываясь наконец хоть на ком-то. – Для чего ты мне это сообщаешь?

Мокрый до самой последней нитки, всё время находившийся вместе со стражей у шатра под дождём, тот стоял как-то жалко и обречённо, низко склонив голову.

– Ты что, оглох? – раздражаясь пуще прежнего, заорал Артак во всю глотку.

– Я полагал, мой повелитель, что ты захочешь взглянуть на сражение, – ещё ниже склонив голову, тихо произнёс тот.

– Вели подать мне моего скакуна. Я сам уничтожу весь этот вонючий сброд, – неожиданно для себя вдруг отдал приказ Артак.

Тут же, ясно осознав произнесённые слова, он замолчал и, подломившись в коленях, присел на скамью, обмякнув телом подобно бурдюку, из которого выпустили воздух. Но всё сказанное вслух любым правителем во все времена считалось велением небес, и уже нельзя было отменить ни одного его слова.

* * *

Тридцать сотен хаомаваргов на третий день пути своими передовыми отрядами с полуденным дождём достигли долины, откуда ночью, свернув лагерь, ушли с обозами последние три сотни массагетов. Не останавливаясь в этом месте даже на непродолжительный отдых, зная о близости бактрийской границы, понимая, что могут припоздниться, они двинулись дальше, легко, по оставленным многочисленным свежим следам определяя направление движения войск массагетов.

Когда дозорные сообщили об охраняемом небольшими силами лагере массагетов, расположенном на подступах к ущелью, непродолжительный, но обильный ливень уже прекратился.

Проведя скорые переговоры с тремя сотниками их охранных отрядов, кратко объяснив им свои союзнические намерения и отдав приказ разбить здесь и свой лагерь, вождь хаомаваргов Дахар, прихватив с собой одного из массагетских десятников, кому поручил найти среди сражающихся их вождя, немедля вошёл в ущелье.

Быстро пройдя его, он тут же атаковал. Натиск трёхтысячной армии был сокрушительным. Не ожидавшие внезапного появления подкрепления своим врагам, не сумев выдержать их напора, бактрийцы отступили, что означало для них только одно – крах.

Дальнейшее, по своей сути, уже не было сражением, а стало бойней. Пытавшиеся достичь спасительных кустарников и оврагов защитники ущелья уничтожались вдогонку метко пущенными сакскими стрелами.

Сам же сатрап Артак, столь опрометчиво возглавивший войска в такой неподходящий для себя момент, был сражён одним из первых. Следом за ним пали Кадаф и остальные полководцы, пытавшиеся хоть как-то исправить гибельное положение.

Далайя, оберегаемая Русой и Фардасом, находясь поблизости от вождя Дахара и его племянника Патши, сражалась яростно, не уступая мужчинам.

Массагеты, видя вступивших в битву на их стороне неизвестно откуда подошедших хаомаваргов, окрылённые неожиданным поворотом событий, дававшем им преимущество, стали громить врага с удвоенной силой.

Турпан, оповещённый своим сотником, понимая, что битва выиграна благодаря ниспосланной небесами помощи, прокладывал себе путь из центра сражения навстречу неизвестному ему вождю хаомаваргов, в чьей свите находилась какая-то женщина, что являло собой поразительный факт.

Всё было закончено незадолго до заката, как желал сатрап Бактрии, но не с таким исходом, о каком он мечтал.

Настигшая его в самом начале разгрома смерть спасла его от позора и неописуемого гнева всесильного и всемогущего правителя Персии Дария I, кому кочевники вновь нанесли урон, уничтожив двадцатисемитысячную армию на восточной границе его необъятной державы.

Лишь пяти сотням бактрийцев была сохранена жизнь. Их, разоружённых, сгоняли копьями в сторону, дабы никто из них не находился на пути вождей и не мешал их продвижению навстречу друг другу.

Турпан, ещё издали увидел в широком кольце охраны могучего седобородого предводителя войск хаомаваргов на гарцующем скакуне, рядом с которым находилось несколько всадников. Оглянувшись за спину, он ускорил шаг уставшего коня и одиноко помчался к нему навстречу. Теперь его не сопровождали два его ровесника. Они погибли.

По обеим сторонам долины его тысячники спешно выстраивали свои сто двадцать сотен воинов.

Двадцать две сотни хаомаваргов отошли и замерли, прикрывая собой ущелье.

Вожди сошли с коней, когда их разделяло чуть больше десяти шагов.

В тусклом свете сгустившихся сумерек, внимательно вглядываясь друг другу в лицо, они, сблизившись ещё на три-четыре шага, остановились.

Молодой вождь Турпан, выражая своё искреннее уважительное почтение вождю союзников за оказанную помощь, понимая, что этот могучий старец совершил для массагетов поистине великое деяние, склонил голову и опустился на колено, прижав к груди правую ладонь.

Вождь Дахар коротко кивнул, принимая благодарность, ступил шаг навстречу и, коснувшись руками его плеч, поднял коленопреклонённого собрата, с признательностью взглянул ему в глаза и обнял, прижав к своей могучей груди.

На ночь все сакские войска, за исключением трёх сотен массагетов, охранявших прежде свой стан и обоз, введённых теперь в долину для охраны пленных, расположились на отдых в разбитых лагерях.

Турпан, приглашённый около полуночи к вождю хаомаваргов, войдя в шатёр, увидел, помимо Дахара, женщину, стоящую спиной