Далайя - Абай Тынибеков

При виде вошедших вождь вместе с присутствующими в приветствии поднялся с места.

«Что же такого наговорил о нас своему дяде Патша, что тот встречает нас с таким почтением?» – подумала женщина.

Она понимала, что за таким отношением вождя, учтивым и приятным на первый взгляд, может последовать всё что угодно, и радушие, проявляемое им сейчас, может оказаться всего лишь данью гостеприимству, всегда чтимому среди кочевников.

– Долгий путь отнимает много сил и бесценного времени. Если первое удаётся восполнить, то второе никому не подвластно. Нам всем в дороге следует помнить о насущном, даже если это всего лишь пища, – произнёс вождь, почтительным жестом приглашая гостей присаживаться слева от себя. Окинув их взглядом и опустившись на место, он продолжил: – Одни из нас всё отмеренное уже вкусили сполна и закончили свой ход под этим небом. Другие ещё многого ожидают от своей судьбы. Всего тяжелее сохранить ясными помыслы и сердечную силу. Их не восполнит земная пища, каковая имеется для тела. Они оживают и крепнут лишь при добром общении.

В шатёр вошли два молодых воина и ловко расстелили на середине, прямо на кошму, большой подстил под блюда, изготовленный из искусно выделанной тонкой кожи, означающий у кочевников истинно дружеские намерения, ведь на него для всех, кто приглашён, не разделяя хозяев и гостей, ставились общие блюда с едой. Следом за ними другие воины стали вносить на деревянных блюдах дымящееся мясо: конину, баранину и птицу. Внесли также лепёшки, сыр и в большой посудине пенящееся сбитое кобылье молоко.

Приступили к еде. Крепкий кислый напиток, давно не вкушаемый Далайей, с первого глотка вскружил ей голову, освобождая от надоедливых дум, обжигая желудок, проникая дальше внутрь, делая тело легковесным и свободным в движениях. Она помнила о таком воздействии этого напитка и знала, что вскоре это полутуманное состояние пройдёт, и нужно лишь достойно переждать его, не подключаясь ни к какой беседе, дабы не сказать лишнего. Многим людям, кто не был знаком с ним, он развязывал языки, о чём впоследствии те очень сожалели, но было уже поздно. Поднеся к своим губам чашу с дурманящим напитком, она украдкой взглянула в сторону сидящего рядом Русы. Уловив его встречный взгляд, она тут же посмотрела на посудину в своей руке и, едва заметно качнув головой, запрещая ему прикасаться к напитку, сделала маленький глоток. Тот, продолжая жевать, с пониманием прикрыл веки и потянулся за очередным куском мяса.

К еде все кочевники всегда относились с почтением, очень бережно и даже с каким-то особым благоговением. Без пищи они могли обходиться довольно длительное время, при этом продолжая терпеливо совершать всю необходимую работу, не давая себе никаких поблажек. Но когда выпадал подходящий случай и они имели возможность вольготно насытиться, их безудержный аппетит поражал всех. В их утробах исчезало буквально всё, что подавалось для трапезы. Сторонний человек при первом созерцании такого поистине неуемного обжорства ничего, кроме отвращения к ним, не испытывал. Но, прожив с ними некоторое время, познав их невероятную выносливость и огромную силу, он начинал понимать их, и казавшееся поначалу странным поведение этих людей в отношении к пище для него становилось легко объяснимым, порождая в нём совершенно другое, по-настоящему уважительное отношение к ним.

Вот и сейчас трое присутствующих тысячников, не обращая никакого внимания на гостей, с характерной для них серьёзностью во всех делах, в том числе и в еде, предавались чревоугодничеству. Они отрезали огромные куски мяса и тут же подхватывали их губами прямо с ножей.

Вождь пребывал в раздумьях. Он изредка тянулся к блюдам, тщательно выбирал кусок, сдержанно откусывал от него дольку и подолгу её прожёвывал.

За всё время, что длилась трапеза, никто не обмолвился даже одним словом.

Наконец, опустошив все блюда, поправив перед собой груды костей, тысячники сытно отодвинулись от посудин, держа на ладонях большие деревянные пиалы с напитком. Молоко перед каждой подачей тщательно взбивалось в высоких узких кадках, покрываясь душистой пеной. С ним вскоре тоже было покончено.

Заметив это, вождь, прервал свои раздумья, окинул всех сидящих спокойным взглядом, при этом обратив внимание на остатки пищи перед каждым, и слегка кивнул.

Молодые воины, ожидавшие его велений у входа, присев на корточки, тут же ловко собрали всю посуду и, свернув подстилку, вынесли всё из шатра.

В наступившей тишине стали слышны отдалённые людские голоса, ржание и топот лошадей, блеяние овец и ещё множество различных звуков, характерных для большого скопления войск.

– Хвала небесам за посланные нам блага, – произнёс вождь и двумя руками медленно провёл от ушей к подбородку, не касаясь лица, сомкнув на уровне груди кончики пальцев.

Тысячники, Далайя и Патша повторили за ним.

На миг замешкавшись и отстав от них, Руса и Фардас также свершили благодарение.

– Думаю, всем следует заняться своими делами, – вежливо взглянув на своих военачальников, вставая с места, предложил вождь.

Все его сотрапезники также поднялись на ноги. Первыми, склонив в почтении головы в его сторону, покинули шатёр полководцы, затем вышли гости в сопровождении Патши. Вождь остался в одиночестве.

* * *

«Как он сказал? Труднее всего сохранить ясные помыслы, а сердечная сила бывает только от доброго общения», – Далайя вспомнила слова вождя и мысленно повторила их, присев на своё место в отведённом шатре.

Руса прилёг чуть в стороне. Было видно, что он немного устал. Фардас находился снаружи.

– Всё селение наёмников, где находился ты, в ночь, когда я вернулась, было вырезано, – тихо произнесла Далайя.

Руса приподнялся на локте, удивлённо глядя на неё.

– Это было отмщение хаомаваргов за погибшую сотню. Старый вождь никому бы не простил убиение своего брата. До этой поры у меня не было возможности всё подробно тебе рассказать, – она посмотрела на него и, как всегда, по привычке подтянув под локоть одну из мягких шкур, удобно расположилась и поведала обо всём, что случилось с ней за всё это время.

Слушая, Руса присел и ни разу не прервал её. Когда она закончила, он долго молчал, не смея произнести ни слова. Ему было не по себе. Он не мог без волнения воспринять рассказ о том, что довелось пережить ради него этой удивительной женщине. В очередной раз он был потрясён её поступками. Продолжая сидеть на коленях, опустив на них руки, он низко склонил голову.

Услышанное им было невероятным. Он поднялся и, растерянно посмотрев на Далайю, подошёл к мешкам, сложенным в стороне от входа