Фернандо Магеллан. Том 3 - Игорь Валерьевич Ноздрин

Ветер ревел на палубе, наполнял звуками воду и воздух. То усиливавшийся, то ослабевавший монотонный гул застрял в ушах вахтенных. Звенел подвязанный колокол, скрипели и трещали мачты, глухо стонал корпус судна. Ветер рвал одежду, трепал волосы, заставлял слезиться глаза, дул в зарифленный парус, гнал каравеллу к легендарной Южной земле, которую еще никто не видел, но все говорили о ней.

Океан и небо, сохранявшие признаки ночи, были на юге чуть светлее, похожими на перья серой птицы. Восходящее солнце окрашивало их голубоватым светом, рельефнее подчеркивало гребни волн. Оно поднималось за побелевшими тучами, казавшимися более мягкими и легкими.

Корпус судна глубоко оседал в воде, поднимавшейся до пушечных портов и готовой хлынуть на палубу, затем обнажался, когда волна уходила вперед, клевал носом, задирал корму. Волны подхватывали этот большой поплавок, раскачивали, тащили за собой. Вахтенные, державшие каравеллу на курсе, выбились из сил. «Виктория» рыскала, норовила подставить под удар бок, стряхнуть надоевший парус.

Если первый день штиля – отдых для команды, то каждый день шторма – новые испытания. На корабле становится сыро и грязно. Промокшие люди не могут согреться ни в кубрике, ни в трюме, ни в офицерских каютах. Нельзя разжечь огонь, приготовить еду. Ломается график вахт – матросы не выдерживают обычного количества часов. Часто приходится выполнять общие работы, поднимать на ноги изнеможенных людей. Постоянно что-нибудь ломается и рвется. Не выносят напряжения канаты, вываливается из пазов шпаклевка, трещит корпус, просачивается в трюм вода. Круглые сутки работают насосы, сменяются матросы у коромысел. Корабль ныряет в волны, переваливается с боку на бок, и вместе с ним катятся по полу кубрика моряки.

Проходит тяжелый и страшный день, когда можно в любую минуту очутиться за бортом, пойти ко дну вместе с судном. Люди вспоминают о Боге, достают Библии, ибо, если утонешь с нею, душа попадает в Рай. Надевают на грудь ладанки, амулеты с островов. Беспрестанно горят свечи у алтаря, капеллан читает молитвы.

На второй день больше думают о еде и отдыхе. Убедившись в надежности корпуса и прочности парусов, привыкают к опасности. Говорят меньше, молитву творят короче. Перестают обращать внимание на удары волн в борта, зловещие шумы на палубе.

На третий день наступает усталость и отупение от работы. Не хочется думать, слезятся воспаленные глаза, веки смыкаются. Тело ломит, в желудке мутит, в голове гудит, в висках покалывает. С каждым разом труднее подниматься на вахту, выходить на палубу. Ноги шатаются, руки виснут плетьми. Хочется кричать и плевать за борт, грозить кулаками в небо. Людям уже не до ссор, они понимают, что жизнь и смерть у них одна.

* * *

Молится отец Антоний, перебирает четки:

«Потряслась, заколебалась земля.

Дрогнули основания гор, ибо Бог разгневался.

От Его гнева поднялся дым, из уст – поедающий огонь;

Горячие уголья сыпались от Него.

Наклонил небеса и сошел, – мрак под ногами Его.

Воссел на херувимов, полетел, понесся на крыльях ветра.

Сделал мрак Своим покровом, сенью вокруг Себя, теменью вод.

От блистания пред Ним бежали облака, град и огненные угли.

Возгремел Господь на небесах, дал глас Свой.

Пустил стрелы, рассеял их, рассыпал множество молний.

От грозного гласа Твоего, Господи, от дуновения гнева

явились источники вод,

Открылись основания вселенной.

Он простер руку с высоты, взял меня, извлек из вод многих…»

(Пс. 17, 8—17).

Вздрагивают тонкие пальцы священника, в широких зрачках мерцают огоньки свечей, божественные угли. Лицо францисканца похудело, осунулось, глаза стали большими, блестящими.

«Боже! Ты отринул нас, сокрушил, прогневался: обратись к нам.

Потряс землю, разбил ее: исцели повреждения, ибо она колеблется.

Дал испытать народу Твоему жестокое, напоил нас вином изумления.

Даруй боящимся Тебя знамя, чтобы подняли его ради истины,

Чтобы избавились возлюбленные Твои;

Спаси десницею, услышь меня!»

(Пс. 59, 3–7).

Тяжелый дух стоит в кубрике, спят вповалку моряки. Храпят, бормочут во сне. Ревет за стенами океан, летят брызги в крохотные стеклянные окна. Тусклый свет проникает внутрь. И не понять: то ли день еще, то ли солнце садится в волны за завесой облаков.

Четвертый день несется омытый грозой, битый волнами корабль. Свистит ветер, скрипят голые мачты. Темные волны и пепельное небо на все части света вокруг.

Глава XXVII

Тщетная попытка пробиться к земле

«Земля!» – раздался вопль. «Земля!» – кричал изо всех сил вахтенный матрос, заметивший в стороне от курса неизвестный остров.

Повеселели лица моряков, расправились плечи. Из кубрика, из трюма поднялись изнеможенные люди.

– Какое сегодня число? – спрашивает Пигафетта у борта, где столпилась команда.

– Штормит пятый день, а какое число не помню, – отвечает невысокий цирюльник Эрнандо Бустаменте.

– Восемнадцатое марта, – говорит Альбо, внимательно разглядывая очертания острова.

– Мы подходим к Южной земле?

– Возможно. Мы находимся за тридцать седьмым градусом южной широты.

– А где лежит Южная земля?

– Никто точно не знает. Одни говорят – за сороковым градусом, другие – у шестидесятого. Барбоса и Серран собирались искать ее во льдах.

– Франсиско! – позвал капитан. – Вели убрать фок и поставить бизань со штормовым кливером. Попробуем в лавировку пробиться к острову.

– Я помогу вахтенным, – согласился кормчий.

– Как вы себя чувствуете, сеньор летописец? – командир повернулся к итальянцу.

– Неважно, – признался Пигафетта.

– Скоро возьмем свежую воду купим мясо, – пообещал баск. – Если на острове окажется хорошая гавань, переждем в ней шторм, приведем в порядок каравеллу и двинемся на юг.

– Хотите достичь Южной земли?

– Это было бы хорошо, но я не надеюсь встретить ее здесь.

– Сеньор Альбо допускает такую возможность.

– Знаю, – улыбнулся Элькано, – однако у нас иные заботы… Сделаем это в другой раз. С полным трюмом гвоздики материки не ищут.

Боцман сгонял вахтенных к мачтам. Слышались крики моряков, приказы Альбо. Потравив шкоты, за гитовы и гордени поднимали зарифленный прямой парус на фок-мачте, ставили бизань, суетились у бушприта с кливером в руках. Каравелла замедлила ход, развернулась, пошла в крутой бейдевинд к земле.

Ветер с волной мешали движению. Если раньше валы подгоняли судно в корму, то сейчас обрушивались с носа. От этого казалось, будто шторм усилился, волны стали выше, вихрь крепче. Он продувал снасти от бака до юта, упирался лбом в паруса, цеплялся за надстройки,