Будь что будет - Жан-Мишель Генассия

пригласил сына на ужин, тот решил, что отец предложит ему перевод в крупное посольство – в Лондон или Нью-Йорк, Мари об этом мечтала, – и заказал суп-велюте из кресс-салата. Янсен объявил, что сын должен уйти из армии, потому что его приняли в ФЖД[55]. Даниэль с трудом скрыл удивление, Но я ничего не понимаю в железных дорогах!

– Ничего. Сейчас объясню, почему тебя туда отправляют и что ты там будешь делать.

Мари не возражала против возвращения в Париж, ей не терпелось повидаться с друзьями в Сен-Жермен-де-Пре. Как ни странно, она ни о чем не спросила Даниэля, а он сказал, что будет работать в сфере общего управления над задачами, которые сложно объяснить неспециалисту. Янсен предупредил сына, что тот должен соблюдать строжайшую секретность, и никто не знал, с чем конкретно связана его деятельность, которая по сей день оставалась полной загадкой.

Янсен был военным с интеллектом выше среднего, поэтому он ушел из генерального штаба в тень: ему нравилось ощущение, что он сидит в центре паутины, предугадывая следующий ход противника, незаметно им манипулирует и наносит сокрушительный ответный удар, причем никто и заподозрить не может, что это он дергал за ниточки. Итак, человеком он был умным, но забыл, что жена наблюдает и слушает.

Однажды вечером в постели Мадлен отложила книгу и пристально посмотрела на него, пока он готовился ко сну, Это ведь ты устроил? Он бросил на нее непонимающий взгляд. Даниэль уходит из армии в ФЖД, и ты здесь ни при чем? Янсен знал Мадлен – он мог манипулировать целым светом, но только не ею, она не даст ему продыху, пока не получит ответ, Истина проще простого, у Даниэля не было надежды перейти в крупное посольство. Ему грозила отправка в Индокитай, а ты знаешь Мари, она непримирима и на уступки не идет, у нее есть только «да» и «нет». Даниэлю повезло, что ему предложили сделать хорошую карьеру на гражданской службе в Париже, мы поговорили, я посоветовал согласиться, это перспективная должность.

* * *

Поездки Арлены в Алжир длились от недели до четырех с половиной месяцев. Перевозили их своеобразно. Сотрудники КАЭ поднимались в Орли на борт «Суперконстеллейшн», реже в «Каравеллу», через десять минут полета оказывались в аэропорту Ле-Бурже, там к ним подсаживались военные, некоторые в штатском, и занимали зарезервированные места впереди, затем самолет летел два часа двадцать минут до аэропорта Мезон-Бланш в Алжире, где выходили только уполномоченные лица, дозаправлялся и через полтора часа приземлялся среди пустыни на аэродроме Реггана. Там Арлена и оставалась. Столичный персонал КАЭ не видел в этой стране ничего, кроме пустынных областей Сахары.

Вернувшись после взрыва первой бомбы, о котором кричали заголовки газет, Арлена с трудом отбивалась от вопросов Вивиан и Лорана. Сын давно понял, что Арлена участвует в атомной программе, хотя она никогда об этом не упоминала, и что центр в Брюйер-лё-Шатэль не имеет ничего общего с ЭДФ, несмотря на указатель при въезде, и что там проводят загадочные исследования, и самые умные дети утверждают, что знают о них все. Иногда отцы вполголоса обсуждали это с матерями, чтобы успокоить, потому что тех пугали некие атомы, которые бесконтрольно размножаются и в конце концов взрываются. Это тайна, которую дети городка ревностно оберегали. Ни за что на свете они не поделятся ею с глупыми товарищами, чьи отцы не работают в Центре.

– Так что же случилось? – нетерпеливо выспрашивала Вивиан. – Мы видели кадры по телевизору. В три раза сильнее, чем Хиросима, это же уму непостижимо.

– Я что-то слышала, но сама сидела в столице, в Алжире, я работаю над новой программой гидроэлектростанции с линией очень высокого напряжения, чтобы обеспечить восточную часть департамента.

– Вот как, – раздосадованно протянула Вивиан. – А я думала, ты там в первых рядах.

– Не слушай всякую болтовню. Отделение в Брюйере разрабатывает проекты для ЭДФ, все очень просто.

Лоран подошел к матери, А я вот знаю, что ты говоришь неправду. И папа тоже сказал: ты работаешь над атомной бомбой, и поэтому вы расстались.

– Послушай, мою работу объяснить трудно, потому что я придумываю будущие источники энергии, но в Брюйере производят только электричество, а с папой мы расстались, потому что не ладили, вот и все.

– А папа говорит, что вы очень даже ладили.

– Да, но жизнь штука сложная, малыш. Мы и ладили, и в то же время не ладили, понимаешь?

Лоран недоумевал. Говорили, что для своего возраста он очень серьезный. Его угнетало собственное бессилие, неспособность спорить с матерью, убедительно ей возражать – последнее слово всегда оставалось за ней. Он обнаружил, что два самых любимых его человека живут как чужие, а он – посередине, то с одним, то с другим, потому что у них все неправильно: они не вместе, как все родители в мире, не ведут нормальную жизнь. Не было причин для расставания, кроме легкомыслия взрослых, слишком занятых своими делами, хотя стать настоящей семьей – это так просто. Обычно дети мирятся с разрывом – грустят, страдают, но покоряются обстоятельствам, так как понимают, что невозможно склеить осколки, когда нет главных кусков, и учатся идти дальше без одной ноги. Успешно или не очень. Но Лоран не мог смириться. Он не находил логического объяснения этой неправильности, Они могли бы стать немного добрее и подумать о том, как мы были бы счастливы вместе. Всякий раз, когда он видел родителей рядом, например, когда Арлена в субботу утром привозила его к Пьеру, наступало счастье, все тревоги как по волшебству исчезали, родители смеялись, словно на несколько мгновений становились близкими друзьями. Отсюда вывод: они могут прекрасно ладить и жить под одной крышей. Лоран твердо вознамерился их воссоединить, это стало навязчивой идеей, и он цеплялся за любую возможность. Обычно мальчики его возраста просят на день рождения настольную игру, поезд или конструктор, а он, когда родители спросили, чего бы ему хотелось, ответил, Давайте просто пообедаем, а потом будем вместе гулять весь день, – он надеялся, что в этот раз искорка, которую он заметил между ними, разгорится ярким пламенем и приведет к тому результату, которого ему так хотелось. Так же он вел себя и на Рождество, и по всем праздникам, Для меня подарок – чтобы мы были вместе, и ничего другого мне не надо. Эта навязчивая идея объясняла и то, почему, в отличие от сверстников, в его комнате нет игрушек и всегда убрано. Друзья не приходили в гости к мальчику, который не умеет