Демократия, не оправдавшая надежд - Александр Владимирович Быков

– С чего ты решил, что они уйдут? – Спросил Смыслов.

– Французы сказали, как только море очистится, придут пароходы. И поминай, как звали союзников, а без них нам несдобровать, особливо, если на фронте будут бывшие большевики. Одного тут генерал недавно отобрал для службы: высоченный здоровяк, из матросов, агитатор, посидел на острове, озяб и вдруг заявляет, что осознал и готов служить новой власти. Верить ему нельзя, а генерал поверил. Знаете, сколько таких уже в казармах? Придет черед, и они себя покажут.

– Мда, – буркнул себе под нос Смыслов и поспешил покинуть остров.

– Ну что, произвел на Вас впечатление лагерь? – Спросил его британец.

– Более чем, – ответил поручик.

– Человек – живучая скотина, нет таких условий, к которым бы он не приспособился, – надменно произнес британец. – Моя бы воля, всех их вывез бы в море и за борт.

Смыслов не ответил.

Мудьюг был ужасным местом, но это лагерь, где находились арестованные преступники, они, как и положено, были изолированы. Гораздо опаснее представлялись поручику те, кто свободно ходил по городу, говорил речи социалистической направленности и ратовал за продолжение революции. Их было много в Архангельске, членов партии социалистов-революционеров. Кто-то служил в войсках, но большинство промышляло политической деятельностью. Открыто издавались социалистические газеты, была свобода митингов, и должностные лица демонстративно прикрывали поступки товарищей по партии.

Эсер Игнатьев, с которым Смыслов добирался в Архангельск в сентябре 1918 года, занимал какие-то важные посты и мог влиять на ситуацию. Он лично отозвал ордер на арест одного агитатора, заявив, что это ошибка, подозреваемый не большевик, а социалист-революционер, лоялен власти, и надобности в аресте его нет.

«Как же так? – Размышлял Смыслов. – У генерала Миллера есть структура для борьбы с инакомыслием – цензура, но она сквозь пальцы смотрит на деятельность левых».

По мнению поручика, любые партии в условиях войны должны быть запрещены. Газеты, критикующие правительство, надобно закрыть хотя бы временно, иначе в умах населения вместо идеи объединения на борьбу с большевиками будет полный хаос. Русскому человеку нельзя без идеи, он теряется и может выбрать неверный путь. Обе революции 1917 года показали это как нельзя лучше.

«Анархия – еще одна беда Архангельска, – думал поручик. – Матросы никого не желают слушать. Их не загонишь на фронт. Зачем? Митинговать в кубриках – это другое дело. В этом отношении большевики переиграли белых, у них самые отъявленные анархисты-балтийцы идут под пули во имя идей Советской власти. Здесь демократия, у каждого свое мнение. Наверное, это главная политическая ошибка Северной области.

Демократия не оправдала надежд. Более того, она мешает строительству новой армии и работе правительства, превращая в говорильню многие благие начинания.

У красных демократии нет, там диктатура пролетариата. Большевики успешно строят свою армию на принципах централизма. Да, там есть комиссары, эти надсмотрщики над командирами, бывшими офицерами, но там же и дисциплина. Новая армия, с которой сражаются белые силы, с каждым месяцем все сильнее.

Там тоже есть перебежчики, но не они определяют лицо армии. Красные оседлали идею национально-освободительной борьбы, и теперь все, кто имеет дело с союзниками, – пособники интервентов. К черту идею о великой и неделимой России, союзники никогда не согласятся на возврат Финляндии, Польши, Прибалтики. Большевики, жонглируя идеей о самоопределении наций, при случае подомнут по себя эти мелкие народы, если в этом будет необходимость.

Что же делать?

Год назад он вступил на борьбу с Советской властью, отдал ей все силы. Теперь, оказывается, демократическая Россия стоит на распутье.

«Белый диктатор Колчак – верховный правитель. Только он в состоянии справиться с большевиками. А союзники? Ну что же, пока они тут, мы примем их помощь, уйдут, будем опираться на свои силы. Так думают многие: и Миллер с Марушевским, и Дилакторский с Чаплиным. Все они достойные люди, и среди них нет ни одного демократа. Да, – еще раз повторил про себя Смыслов, – демократия не оправдала надежд русского общества и должна подать в отставку».

Он купил на улице газету. Зашел выпить чаю и узнать новости. Они были невеселыми. В конце января в Петрограде большевики расстреляли четырех бывших Великих князей Романовых. Одного, Георгия Михайловича, Смыслов знал лично, когда в мае месяце в Вологде, выполняя поручение кавторанга Чаплина, пытался уговорить их спасти свои жизни, бежав в Мурманск под защиту британского флота. Великие князья тогда отказались, опасаясь навредить императору и его семье. И что же?

Прошло каких-то восемь месяцев, и никого из тех, о ком думали высланные в Вологду Романовы, не осталось в живых, да и их самих тоже.

Он представил, как матросы-балтийцы ведут на расстрел Великих князей, как те гордо принимают вызов судьбы и, сделав прощальный вздох, падают, сраженные пулями.

Он подумал, как вечером в казарме участники расстрельной команды будут хвастаться, как убивали царева сына и его дядьев[39].

Боже мой, во что превратилась Россия!

Неожиданно поручик почувствовал какой-то прилив сил. Он здесь, в Архангельске, на военной службе и может еще быть полезен Отечеству. Он сражается за правое дело, против интернационального сброда. Белое дело поддерживают страны Антанты. Англичане, французы, американцы, сербы, канадцы, поляки и даже австралийцы умирают на севере в борьбе за Белое дело. Это ли не счастье – быть вместе с ними и сражаться против сил зла?

То, что руководство большевиков, а не мобилизованные ими русские мужики, вынужденные стрелять в своих недавних союзников, являются воплощением зла, Смыслов не сомневался.

В бытность свою в контрразведке на Двине и под Шенкурском он видел немало примеров злодеяний большевиков, направленных против русских людей самых разных сословий. Их вина состояла только в одном: они хотели жить по устоям своих предков, любить царя-батюшку, растить детей, делать свое дело. Большевики уничтожили не только царя, но и весь традиционный уклад жизни людей, уважение к труду и занятиям.

А что офицеры, кто сейчас на той стороне? Вынуждены служить хаму под страхом смерти или, забыв присягу, стали идейными большевиками? У каждого свой путь, но это путь предательства. Так считал Смыслов.

Военспецы из бывших офицеров, которые ковали победы красных на фронтах, в том числе и под Шенкурском, сейчас нужны большевикам, но пройдет время, и принадлежность к старому офицерству им еще припомнят. Если победа окажется на стороне белого движения, пощады предателям не будет. Если в итоге одолеют красные, то зачем им в руководстве армией армада бывших офицеров, к которым необходимо для контроля приставлять комиссаров? Правильнее создать новый, преданный идеям коммунизма корпус командиров а