Демократия, не оправдавшая надежд - Александр Владимирович Быков

В ту ночь офицеры не спали. Столкнувшись с отчаянным положением, в которое попала рота, они разрабатывали план отступления. Ситуация складывалась очень скверно, артиллерия боло обстреливала Шенкурск с трех сторон, и это говорило только об одном: город был фактически окружен.

Американская пехота перед угрозой вражеских лобовых атак чувствовала себя уверенно. Опыт противостояния в Усть-Паденьге и других местах, где были оборудованы блокгаузы, показал эффективность обороны.

Но было одно существенное обстоятельство. У союзников отсутствовала артиллерия дальнего действия. Орудия боло длинными руками дальнобойных пушек могли легко превратить окруженный Шенкурск в руины, сделав их настоящей ловушкой для тех, кто оказался внутри.

Удерживать силы в этом пекле, теряя ежедневно людей без всякой надежды на победу, офицеры считали большой ошибкой. Выходом было отступление. Но как, если город находится в окружении!?

– Единственным способом унести отсюда целыми ноги и головы был бы полет по небу, – заметил кто-то из командиров.

– Шутки тут не уместны, – заметил лейтенант Мид.

За неделю боев он превратился из молодого, в чем-то наивного выпускника военного училища в умудренного фронтовика, на плечах которого лежала забота о жизни личного состава и вверенного имущества.

– Надо отступать, иного выхода нет, – выразил общую позицию штаба британский майор. – Все приказы по этой части уже получены и согласованы с командующим. Нами отправлена разведка в поисках свободного выхода из города. Казаки обещали сделать все возможное для поиска дороги. Скорее всего, придется уходить по целине, поэтому брать с собой только самое необходимое.

Шенкурская эпопея подходила к концу, о русском населении, доверившем союзникам свою безопасность, никто не думал.

Глава 28

Приказ об эвакуации Шенкурска был получен в частях 24 января в 22.30, и через полчаса спящие после отбоя солдаты были безжалостно разбужены капралами. Приказано срочно эвакуироваться.

«О, shit!» – Санитар Фредди грязно выругался и поспешил собирать пожитки. В госпитале творилось что-то невообразимое. Люди носились по коридорам и гремели каблуками по большой центральной лестнице. Каждый был чем-то озабочен, занят и торопился, как на пожар.

Гоша Андерсон заглянул в приемный покой на задах западного крыла. Там было много раненых на носилках, все еще ожидающих внимания персонала. Кто-то сидел на полу, пытаясь сменить бинты, которыми их перевязали санитары на передовой линии фронта. Иные беспомощно подпирали стены и курили сигареты из колониального табака. Весь пол был забросан одеждой и кровавыми тряпками.

Впрочем, всеобщий хаос не коснулся некоторых из санитаров и российских медсестер. Они оставались на своих местах, делая для пациентов всё возможное. В операционной продолжали работать хирурги, казалось, эвакуация их совсем не касается.

Гоша зашел на второй этаж, здесь скопилось больше всего народу. Все чего-то ждали. Всего четыре недели назад здесь был ярко освещенный танцзал с рождественской елкой, где симпатичые «barishnas» вальсировали с союзными солдатами под аккомпанимент балалаек.

Сейчас в зале было тихо: никаких звуков, кроме тяжелого дыхания и негромких предсмертных стонов. Некоторые из обреченных понимали, что их час близок. Персонал, выполняя свой долг, ухаживал за ними до последнего. Среди мертвых Гоша увидел храброго лейтенанта медицинской службы, убитого снарядом в Усть-Паденьге, прямо во время хирургической операции. Рядом с ним лежал канадский капитан, в недавнем прошлом галантный кавалер, любимец шенкурских дам. Его тяжело ранило осколком снаряда в деревне Спасское совсем недалеко от города. Капитан корректировал огонь с церковной колокольни. Снаряд шрапнели угодил в колокол, рассыпавшись на тысячи смертоносных осколков, покрыл ими территорию вокруг церкви. Один из осколков тяжело ранил канадского капитана. Его успели довести до госпиталя, и он умер в ожидании операции.

«Где эти бездельники, Фредди и Свинина? Почему до сих пор не упаковали тела офицеров в бинты и не подготовили саван?» – Подумал Андерсон. Но парням-санитарам из госпиталя было уже не до мертвых, они спасали тех, кто остался в живых.

Британское командование отдало приказ оставить раненых на месте, надеясь на то, что большевики проявят к ним снисходительность. Не тут-то было, американские офицеры категорически отказались бросить своих. Последовал приказ по госпиталю: всех больных и раненых упаковать в спальные мешки, уложить в сани для перевозки в главный госпиталь Двинского Березника за сто с лишним миль от Шенкурска.

Андерсон в последствии вспоминал:

«Упаковка раненых в спальные мешки была нелегкой задачей. Некоторым малейшее прикосновение приносило тяжкие страдания и адскую муку. Но крайняя поспешность эвакуации не оставляла нам иного выбора: мы запаковывали раненых в теплые спальники, несмотря на их отчаянные крики. Случалось, что пациент в бреду или от боли начинал свирепо сопротивляться! Но эти попытки были сломлены грубой силой санитаров.

Пациентов уложили попарно в сани на соломенную подстилку, укрыли одеялами. Каждый получил на всякий случай или лекарство, или порцию рома для укрепления духа. Мертвые должны были остаться, живые – двигаться вперед. Мы передвигались с места на место, останавливаясь на этом долгом пути отступления лишь для того, чтобы получить новый приказ».

Андерсон вышел на улицу. Он вдруг почему-то вспомнил, что не знает, где находится мисс Степанова. Рота, куда она была направлена вместе с лейтенантом в качестве операционной сестры, вернулась в Шенкурск, но русской сестры милосердия среди тех, кто прибыл в город, не было.

– Патрик, где русская санитарка, которая помогала в Усть-Паденьге на операциях? – Спросил он проходящего солдата.

Тот пожал плечами.

– Ты не видел русскую медсестру? – Крикнул Андерсон другому служивому.

– Понятия не имею, – отозвался тот.

Оба солдата только вернулись в Шенкурск из района Усть-Паденьги. Странно, что они не в курсе, где Августа.

– Кого ищешь? – Спросил его третий солдат из той же роты.

– Русскую медсестру, – ответил ему Гоша, – она была в одной команде с убитым лейтенантом, но тела я не видел. Надеюсь, она жива?

– Знаю, о ком ты, круглолицая такая, симпатяшка.

– Да, да, – обрадовался Андерсон.

– Мужайся, парень, – нахмурил брови солдат, – ее больше нет.

– Как нет, а тело? – не поверил Андерсон.

– Нет и тела, прямое попадание, в мясо. Пятерых одним снарядом: кому голову оторвало, кому ноги, а от нее – ничего, просто кусок мяса.

– Не может быть, – пробормотал Гоша, – какой ужас!

– Русские обещали похоронить то немногое, что от нее осталось. Мы согласились. Мне очень жаль, Андерсон, красивая была девушка, но сам понимаешь, это война.

Гоша, опустив голову, вышел за ворота госпиталя. Ночь, обычно тихая в Шенкурске, была наполнена целой симфонией звуков. Где-то в отдалении грохотали орудия большевиков, расчищая войскам плацдарм для утренней атаки.

На плохо освещенных улицах города было полно народа. Испуганные