Демократия, не оправдавшая надежд - Александр Владимирович Быков

дороги возвышались огромные, по горло, сугробы, узкие полозья саней быстро накатывали в снегу глубокие колеи, конские копыта набивали ухабы, о которые спотыкались идущие сзади. Неизвестно, что было лучше: следовать по снежной целине или толочь разбитую дорогу в середине и конце колонны.

Вскоре в снег полетело военное имущество, с которым солдатам пришлось расстаться. Сначала на обочине оказалось арктическое шеклтоновское снаряжение, которое в условиях отступления было совершенно бесполезным. Потом солдаты без сожаления оставили тяжелые каски и штыки, дольше всего продержались ранцы с дорогими сердцу сувенирами, кое-кто оставил их еще в городе, но большинство, будучи не в силах нести тяжесть, бросило сувениры в сугроб. Кое-где в ранцах были тяжелые серебряные приборы, но когда речь идет о спасении жизни, к черту и серебро и золото!

Если человек падал и не мог подняться, его шансы выжить стремились к нулевой отметке, надо было сразу же вскакивать и нагонять своих, иначе неминуемая гибель, ведь на улице свирепствовал мороз: ниже 35 градусов по Цельсию!

Назвать этот ночной переход маршем смерти было бы неверно, это был марш жизни, смерть оставалась позади. Отступающие слышали неумолкающий грохот орудий за спиной. Большевики обстреливали Шенкурск, не догадываясь, что союзники оставили город.

– Птичка вырвалась из клетки, – мрачно пошутил лейтенант Мид. Его взводу в этой битве досталось, пожалуй, больше всех.

Когда колонна наконец-то выбралась из лесной чащобы, солдаты увидели Северное сияние и сочли это добрым знаком.

Среди американцев было немало образованных людей. Спустя полгода один из них в теплом южном городишке Соединенных Штатов, где ничего, кроме торнадо, не случается, за пинтой эля вспоминал:

– Полярное сияние невозможно изобразить ни кистью, ни пером. Это невесомое действие космических масштабов. Оно имеет движение и цвет. Свет принимает формы шпилей, шахт, лучей и даже растопыренных пальцев. Они постоянно колеблются, никогда не повторяясь в причудливых формах, нарастают и затухают, колышутся, словно на ветру, светятся вуалями воздушных тканей, дрейфуют в никуда, переплетаясь и играя, чтобы истово разгореться в зените, а потом медленно сойти в темень горизонта, оставив в покое только что неистово пылавшее небо…

– У вас, безусловно, талант поэта, – льстили ему слушатели.

– В этом мире нет ничего безусловного, и «Аврора болеарис»[38] тому подтверждение, – отшутился ветеран Северной экспедиции. Он был счастлив, что побывав в суровом климате русского севера, остался жив.

Рассвет колонна беженцев встретила на берегу реки Ваги, а через час в одной из деревень беженцы получили коротких отдых.

Американцы даже спустя годы вспоминали об этом привале, как о чем-то очень важном.

«Колонна до отказа забила все селение. Свободных мест нет. Отдан приказ встать на месте и расположиться в ближайшем доме для обогрева и приготовления пищи. Но первым делом кормят голодных и терпеливых русских лошадок. Армейские пайки, замерзшие, словно кусок льда, солдаты отогревают в кирпичных пещерах жарких русских печей. Крестьяне гостеприимно выкладывают на стол хлеб, самую желанную замену надоевшим сухарям, и ко всеобщему счастью вздувают угли в большом самоваре, и скоро в нем уже шумит горячий чай. После быстрого обмена консервированного лосося, тушенки, баночных бобов и банок мяса с овощами мы счастливо насыщаемся отменной сельской едой из свежих, натуральных продуктов. Полтора часа тихого счастья на долгожданном отдыхе!»

Колонна союзников ушла на север. Гостеприимные крестьяне остались на месте. Через день другой сюда прибыли новые постояльцы, красные. Они ограбили крестьян: отобрали иностранные консервы, одежду и вещицы, на которые интервенты выменяли на хлеб и молоко, забрали излишки хлеба, лошадей, которые еще остались.

Их командир прочитал темным важским селянам лекцию о всеобщем равенстве, социализме, и красные ушли дальше.

Сменив двое саней, казначей Козьмин добрался до Березника и сдал наличность в отделение банка. Он был счастлив: никто не посмеет сказать, что Антон Андреевич – человек без чести. Налегке он выехал дальше в Архангельск. Надо было составить отчет о спасенных деньгах. Он же не какой-нибудь ротмистр Берс, у него ни одна казенная копейка не пропадет.

Рядовой армии США Аркинс, служивший в Шенкурске, отступал в арьергарде и в числе последних добрался до большого селения Шеговары, где союзники решили дать бой наступающим большевикам. Там он встретил старого приятеля Смита, с которым воевал осенью в Тулгасе. Тот в составе подразделения прибыл с Двины на помощь отступающим с целью прикрытия.

Там же в Шеговарах оказался еще один знакомый американец, капрал Дума. Парни обнялись.

– Ну что, снова вместе!

– Теперь мы покажем этим боло.

Но Шеговары сохранить не удалось, и американская пехота снова отступила до следующего куста деревень.

Вскоре линия фронта, лишившись Шенкурского выступа, стабилизировалась в низовьях реки Ваги.

Глава 29

Утром 25 января 1919 года на зимней дороге, ведущей от Шенкурска на Север, было оживленно. Крестьяне близлежащих деревень на дровнях выехали в поисках добычи: вещей, оставшихся после отступающей колонны союзников. Брать было что: зимнее шеклтоновское обмундирование, теплые ботинки, шинели, рукавицы. Все это в большом количестве оказалось брошено по пути следования колонны. Там же валялись ранцы с личными вещами отступавших, ящики с продовольствием, которые выпали из упавших на бок саней, оружие. Все, что союзники не смогли унести с собой, было брошено ими на дороге.

Воспользовавшись хаосом войны, местные крестьяне серьезно поправили свое благосостояние. Вещи были в основном английские, добротные и новые. Особенно радовались поселяне брошенному оружию: штыкам, пистолетам, патронам. Незаменимые вещи в хозяйстве. Вот хотя бы штык: и хряка заколоть можно, и в лес на охоту на медведя взять, не подведет. А при случае и для обороны сгодится.

Северное крестьянство, не знавшее войны со времен нашествия поляков и казаков в начале XVII века и недолгой войны во времена Петра Великого, было растеряно. Развернувшееся под Шенкурском сражение и ущерб, который наносили обе стороны хозяйству деревенских жителей, вызвали много недовольства и разговоров, особенно в среде колеблющихся. Зато, когда дело коснулось брошенного имущества, многие местные проявили большую смекалку:

– Скорее бы уж большаки приходили, тоже, чай, люди, понимают крестьянские нужды, и армия у них рабоче-крестьянская, без офицеров, и все друг другу товарищи.

– Скажешь тоже – товарищи! Вон у меня кум в Вельске, так у него товарищи все зерно забрали, коня и корову.

– Так белые и у меня коня забрали.

– Бесплатно?

– Нет, триста рублев отвалили, лошадка-то не молодая, но еще крепкая.

– Ну вот, а красные даром берут, а если кто недовольство выскажет, того под арест, а то и сразу в расход. У них разговор короткий: не согласен, значит, контра, а с такими не