Фернандо Магеллан. Том 1 - Игорь Валерьевич Ноздрин

– Лгал, – махнул рукой казначей и повалился на подушку. Его плотное жирное тело обмякло, волосы на груди слиплись от пота, черными червячками вылезли из-под расшнурованной рубашки. – Разумеется, лгал, – заключил он, прикрывая уставшие глаза. – Откуда здесь царь Соломон? Черт с ним и его богатствами!

– Вы раздражены? – Картахена надел кольцо, откинул со лба соломенные волосы.

– Чепуха.

– И все же?

– Капитан-генерал назначил Серрана старшим.

– Над кем?

– Надо мной, – с обидой выговорил Мендоса, открыл глаза и со злостью поглядел в потолок.

– Вас разжаловали? – заинтересовался Картахена.

– Нет. Мы плывем искать проход среди мелей. Магеллан ушел на юг.

– В таком случае, честь открытия будет принадлежать вам, а не ему, – успокоил контролер.

– Жуану Серрану – недовольно поправил казначей.

– Неужели вас волнуют мелкие вопросы? Жалованье и кинталады у вас одинаковые. Когда мы вернемся в Испанию, капитан-генерал будет держать ответ за свои поступки. Ему придется вспомнить о наших унижениях, – пообещал Картахена. – Впрочем, можно сейчас отомстить.

– Как? – встрепенулся капитан «Виктории».

– Зачем возвращаться назад, когда португалец послал каравеллу вперед?

– Серран предан ему, – возразил Мендоса.

– На «Сант-Яго» плывут наши офицеры. Попробуйте договориться с ними, – подсказал Картахена.

– Это бунт? – испугался казначей.

– Разве? – улыбнулся инспектор. – Вы всегда были готовы защитить имущество императора и жизнь верховного представителя Королевского совета. Или я не прав?

– Да, сеньор инспектор, – заверил Мендоса.

* * *

Кормчий Его Высочества, Вашко Гальего, стоял на капитанском мостике, широко расставив больные ревматизмом ноги и упершись руками в поручни. Боль сверлила позвоночник, резко отдавалась в левой ноге, огнем пронизывала нерв. В последние дни старик прихрамывал, отчего походил на адмирала. Над ним посмеивались, советовали завести служанку, чтобы она, как Энрике у Магеллана, растирала его худые костлявые ноги. Главную неприятность доставляла спина, не желавшая сгибаться по утрам. Приходилось просить моряков натягивать штурману чулки, надевать ботинки. Команда любила пятидесятилетнего португальца за независимый нрав, строгость, справедливость, твердую католическую веру, отцовскую доброту. Особенно к старику привязался юнга Хуан де Сибулета, шустрый, расторопный малый, бесправный член «Виктории». Вечерами юноша приносил с камбуза в полотняных мешочках нагретый песок, обкладывал им поясницу и ноги кормчего. От приятного жжения Вашко слегка кряхтел, жаловался на недуг окружавшим матросам. Насладившись сочувствием и разомлев от тепла, он прикрывал спину толстым шерстяным плащом, рассказывал множество забавных и страшных историй о себе и друзьях, обошедших весь свет. Хворь длилась до утра. Когда наступал час вахты, больной преображался. Старик становился властным мужчиной, распрямлял затекшую спину, поднимал седую голову и не любил, когда ему напоминали о ногах. Вашко опирался на плечо Хуана, поднимался на ют, занимал место рядом с крепкими рулевыми – Диего Кармоной и Санчесом де Родосом. Их сила и молодость передавались штурману. Превозмогая боль, он принимал горделивую осанку, отдавал громкие четкие приказания, разносившиеся по уголкам каравеллы. Команда знала о недугах командира, испытывала к нему уважение, легко и без раздражения подчинялась.

– Убрать блинд, зарифить фок! – велел штурман, заметив, как «Виктория» сократила расстояние до идущего впереди «Сант-Яго».

– Десять футов под килем, – поднял лот из воды голый по пояс Педро де Толоса.

– Какое дно? – поинтересовался Гальего.

– Ил с песком.

Вашко посмотрел за правым бортом на низменный берег, полого спускавшийся в море, и подумал, что иного быть не может. Определил на глаз скорость – меньше лиги в час.

– Продолжай замеры! – приказал Толосе.

– «Сант-Яго» взял ближе к берегу, – послышался с мачты голос баска Николая.

– Скал не видно? – уточнил кормчий.

– Впереди ровная вода.

Матросы у румпеля без приказания повернули вслед Серрану.

– Не лезь! – задержал Гальего. – Здесь не делали промеры.

– Так ведь десять футов? – сослался на показания лота Родос.

– Восемь футов под килем, – отсчитал Толоса.

– Вода соленая? Педро облизнул линь:

– Пресная.

– Наверное, там река, – решил Санчес, – где каннибалы съели Солиса.

– На закате узнаем, – промолвил Вашко.

– «Сант-Яго» у берега! – закричал из корзины баск.

– Вижу, – ответил Гальего, – исследует дно, а мы пойдем прямо.

– Не сесть бы на скалу, – усомнился Диего.

– Николай, – позвал кормчий, – внимательно следи за морем!

– Солнце светит в глаза, поверхность блестит… – пожаловался баск.

– Пройдем, – Вашко успокоил рулевого.

– Десять футов внизу, – отмерил Толоса.

– Опять опускается, – удовлетворенно заметил штурман. – Солис и Лижбоа не говорили о камнях.

– Сеньор Гальего, правда, будто капитан-генерал ведет нас по старым картам, на которых обозначен пролив? – окликнул офицера Родос.

– Не думаю. Если бы у Магеллана имелась точная карта, мы бы поплыли в гавань на реке и не разделили эскадру на части. Зачем тогда отослали «Сан-Антонио» в Монтевиди?

– Командующий испугался обмеления эстуария, хотел тщательно проверить дно, – подсказал Диего. – Сначала мы все сунулись сюда.

– Это подтверждает, что капитан-генерал не знал правильного пути – заключил Вашко. – Вероятно, у него есть карта Солиса без промеров и лаговых записей.

Каравеллы спешили за солнцем. Берег побурел во встречных лучах, сделался унылым, однообразным. Море обесцветилось, засверкало стальными бликами. Старик недоверчиво посмотрел на чистое белое небо вокруг обжигающего диска, прошел несколько шагов взад и вперед, размял затекшие ноги, обернулся назад.

За кормой во всю ширь океана растекалось голубое бездонное небо. Легкий вечерний ветер гнал с востока низкие бирюзовые волны. Равнинный берег Пампы зеленым потоком спешил им навстречу, огораживался желтой полоской песка с чернеющими обрывками сырых водорослей. Птицы копошились в остро пахнущих комьях травы, выискивали моллюсков, дрались из-за раковин и дохлой рыбы. Они сбивались в крупные стаи, садились на обломки деревьев, коряги и сучья, чистили перья, следили за кораблями.

– Спина ноет? – догадался Родос. Штурман недовольно поморщился. – К перемене погоды?

– Нет, – Вашко вернулся на прежнее место. – К ночи ветер стихнет. Диего полизал палец, поднял над головой.

– Дотянем до мыса, – решил он.

– Двенадцать футов под килем! – Толоса сосчитал узлы. – Внизу гладкое поле, якоря не зацепятся.

– Юнга, курс? – крикнул кормчий задремавшему Хуану.

– Запад-северо-запад, – встрепенулся юноша.

– Не спи! – упрекнул Вашко.

– Вот и обошли Землю Святого Креста. Теперь начнем подниматься на север, как вдоль Африки у мыса Надежды, – сравнил Диего.

– Рано радуешься, – одернул его Гальего. – Не сглазь удачу! Мы не нашли реку или пролив. Капитан-генерал приказал пройти на запад пятьдесят лиг.

– Ого! – изумился Диего. – Мы проплаваем неделю.

– Бери больше, при такой скорости не хватит и двух, – сказал Вашко, глядя на поникшие вымпела.

Когда солнце скрылось за морем, расписав небосклон золотом и пурпуром, а волны – балтийским янтарем, выстрели пушка «Сант-Яго». Якоря вспороли воду, паруса упали на палубу. Каравелла медленно развернулась носом к ветру, кормой – к берегу. К ней приблизилась «Виктория», заякорилась на подветренной стороне в пределах слышимости. Кормчие обменялись приветствиями. Вашко Гальего спустился с юта,