Верхом на ветре - Лючия Сен-Клер Робсон

— Я пойду, мама.

Разбирающая Дом подошла к своему типи, положила кролика у входа и начала носить воду для тех, кто пострадал. Женщины убивали всех зверей, которых находили прячущимися в лагере, но дров для костров было слишком мало. Земля под покровом снега начала остывать, и некоторые отважились выйти за пределы селения в поисках более крупных животных, на которых могло остаться съедобное мясо. Больше всего его оставалось на их собственных лошадях и мулах. От снега земля стала сырой, и повсюду стоял запах мокрого угля.

Поднявшись на ноги, Надуа поняла, что дрожит. Меньше часа тому назад она страдала от нестерпимого жара, а теперь ее била дрожь. В накидке из шкуры и в платье зияли черные дыры, и ветер пробирал до костей. Она услышала пронзительное ржание Ветра и направилась к своему типи, Внутри было тесно — две лошади, антилопа и Собака, да к тому же все перепуганные.

У мешков возле дальней стены припал к земле крупный песчаного цвета койот, впившийся взглядом в Дымку так, будто пытался ее загипнотизировать. Теперь, когда опасность миновала, он снова мог подумать и о собственном желудке. Дымка Отошла от него на длину привязи и в отчаянии тянула веревку. Собака съежилась на постели и тихо поскуливала. Увидев Надуа, койот встал, медленно и царственно потянулся и вышел из типи, коснувшись ног девочки. Она его отпустила — как и любой на ее месте. Койоты были священны.

Пожалуй, не столь священны, как волки, но все же считались братьями Народа. Никто не позволил бы себе святотатства, съев одного из них.

Надуа погладила дрожащую антилопу, ощущая ладонями густую и хрупкую зимнюю шерстку. Дымка весила всего сотню фунтов, но, наверное, ее можно было бы впрячь в волокуши, рассчитанные на собаку. Ветер тоже не избежит унизительной роли вьючного животного. Погибло слишком много лошадей, чтобы можно было оставить в бездействии оставшихся. Она сняла с колышка сумку с бабушкиными снадобьями, собрала тряпицы и взяла с собой мешочек с медвежьим жиром. Потом она отвязала Дымку и Собаку, и они побежали следом за ней к жилищу Пахаюки.

Знахарка лежала на груде шкур. С ней была только Ищущая Добра. Она что-то тихо напевала себе под нос и неслышно передвигалась по типи, раскладывая по мешкам вещи и приводя жилище в порядок. Снаружи Заслоняющая Солнце и Серебряная Капель мастерили из волокуши носилки. Они привязали к двум длинным, напоминавшим ножницы шестам несколько поперечин и уложили сверху целую груду самых мягких одеял. От снега они укрыли их старой шкурой. Потом женщины привязали по центру изогнутую ивовую ветвь, которая должна была удерживать тело Знахарки на носилках даже на самой неровной местности.

Надуа смешала измельченный сухой древесный гриб с разогретым медвежьим жиром. Гриб снимал боль и использовался при лечении ожогов и зубной боли. Волосы Знахарки были опалены почти до самой кожи и издавали едкий запах. Она лежала голая под меховым одеялом. Надуа встала на колени рядом с ней и аккуратно нанесла жирную смесь на ее лицо, шею и уши, покрывая волдыри и снимая кусочки почерневшей местами кожи.

— Очень болит, бабушка?

Веки Знахарки дрогнули и открылись, но глаза смотрели остекленевшим, невидящим взглядом.

— Да, малышка. Мой мешочек у тебя?

— Да, каку.

— Хорошо. Ты знаешь, чем нужно пользоваться. Гриб, кажется, помогает.

— У меня была хорошая учительница. — Слезы Надуа закапали на одеяло.

Она очень хотела сказать Знахарке, что все будет хорошо, но не могла — Знахарка никогда не лгала ей, даже если правда была жестокой. Бабушка Надуа протянула тонкую, покрытую голубыми жилками руку и принялась ощупывать пространство перед собой, пока не коснулась щеки внучки.

— Не плачь обо мне, малышка. Я повидала мир. Зрение — это только один из способов видеть. Есть и другие. Я по-прежнему могу видеть с помощью памяти. А ты можешь описывать мне разные вещи.

Надуа не нашлась, что ей ответить, и принялась рыться среди крошечных мешочков и пучков листьев, которыми был наполнен мешок со снадобьями. Она сидела на корточках, изучая содержимое и решая, какие травы использовать. Надуа могла спросить у бабушки, но ей казалось, что это ее обязанность и не стоит беспокоить Знахарку ненужными вопросами. Толченые листья мимозы хорошо снимают боль и воспаление глаз. А вот и найденный ею тысячелистник. Она поставила на костер воду, чтобы прокипятить тысячелистник, и принялась толочь листья мимозы с помощью каменной ступки и пестика, найденных в мешке.

— Малышка…

— Да, Ищущая Добра? — Увлеченная делом, Надуа почти забыла о присутствии подруги.

— Поспеши. Пахаюка и совет решили, куца мы отправимся дальше. Копье ездит по лагерю с его наказом. Скоро тронемся — снег усиливается.

Надуа подняла голову и прислушалась. Сквозь стоны, крики скорби и стук падающих шестов типи до нее донесся голос Копья.

Осы двинулись в самую пасть вьюги, связав веревками лошадей и идущих рядом людей, чтобы никого не потерять. Пахаюка ориентировался по ветру, держа путь так, чтобы тот всегда дул в правую щеку, и направляясь к юго-востоку, подальше от обрыва над рекой, скрывшегося из виду за кружащими белыми облаками. Племя приняло решение совета без вопросов. Они понимали, что остаться на том же месте среди снегов, вдали от травы и дичи, значило обречь всех на гибель. Единственный шанс выжить для них был в том, чтобы не останавливаться.

В хорошие времена у средней семьи было не меньше пяти вьючных животных, пяти верховых лошадей и пары охотничьих или боевых коней. Теперь же лошадей на всех не хватало, и многие шли пешком. Когда люди совсем выбивались из сил, с ними менялись местами на лошади друзья или родственники. Дети, больные и пострадавшие ехали на волокушах, вроде тех, что были изготовлены для Знахарки. Они все были покрыты темно-серой грязью из смеси снега и сажи. Брошенные остатки лагеря постепенно скрывались за снежной пеленой. Выбеленные опоры типи и потрепанные покрышки напоминали обглоданные кости животного, брошенные на поживу стервятникам. На самом высоком из оставшихся шестов висел мешочек с куском раскрашенной коры — сообщением для не успевших вернуться охотников.

Пальцы Надуа покраснели и болели там, где их не закрывала повязка. Лицо ее онемело и покрылось тонкой коркой льда. Она почти не чувствовала собственных ног, если не считать постоянной пульсирующей боли. Впереди, то появляясь, то вновь исчезая, смутно виднелась Разбирающая Дом на своей кобыле. В белой пелене показался темный силуэт человека, идущего навстречу, в