Тата - Валери Перрен

– Кажется, я не смогу, – и сел на ступеньку.

– Ее зовут Бланш.

Он вскочил и последовал за мной. Повернулся к свету – я точно помню, потому что подумала: «Он все так же хорош, время не властно над моим возлюбленным, я очень везучая женщина…» Мне захотелось обнять его, прижать к себе сильно-сильно, но я этого, конечно же, не сделала, потому что всегда боялась касаться других людей. Всех, кроме Жана в детстве, его я ласкала. Бланш была на кухне. Готовила обед и напевала. Она подняла голову и посмотрела на нас. Эме спросил, даже не поздоровавшись:

– У тебя есть сестра, Колетт?

– Нет. Мы просто немножко похожи. Я часто рассказывала тебе о Бланш…

– Так это вы!

Эме знал, кто такая Бланш.

Она подошла, обняла его и сказала:

– Очень рада познакомиться. Надеюсь, вы хорошо поживаете? – после чего вернулась к яблочному пирогу, а я отправилась назад в мастерскую. Один из моих любимых клиентов месье Берри ждал перед дверью.

– Удрали от нас, мадам Септамбр?

Эме стоял у меня за спиной, и я ответила, что мы праздновали победу Гёньона. Он улыбнулся – город все еще не пришел в себя после победы в национальном чемпионате.

– Сейчас дам вам квитанцию на мокасины, сможете забрать на той неделе, – сказала я, обращаясь к Эме.

Начались семь лет нашей совместной с Бланш жизни. Семь лет могут показаться долгим сроком. Мы семь раз праздновали Новый год, семь раз встречали весну. Мне часто казалось, что я попала в сказку и прячу принцессу от чудовища. Я любила одиночество, как мало кто на свете, но присутствие рядом Бланш никогда меня не раздражало. Она была независимой, легкой и не претендовала на мое ежечасное внимание. Мы с ней обитали на шестидесяти двух квадратных метрах, но Бланш никогда не шумела – во всех смыслах слова. Ее все радовало.

Любой человек, скорее всего, подумает, что в Гёньоне нет ничего интересного. Спросит себя: «Да что там делать-то?» Промышленный город, никакого шарма. Любой, но не Бланш. В первый же день она вышла на мой маленький задний двор и восхитилась, увидев единственное росшее там дерево. Старую липу, которая даже цвести давно перестала. Когда Бланш оказалась в моем доме со своим Ланселотом, увидела приготовленную для нее комнату – твою, Аньес, ту, что в конце коридора, ты там давно не жила, – где никто не будет надзирать за ней по ночам, она пришла в восторг: «Целая комната для меня одной!» Как малышка, узнавшая, что ей больше не придется делить комнату с братьями и сестрами.

В любую погоду Бланш устраивалась в глубине садика, любовалась небом и чувствовала себя счастливой.

Попроси ты меня сформулировать, чем стали этим семь лет, я бы сказала: Бланш научила меня созерцать красоту ветки мимозы в узкой голубой вазе. Танцевать под Don’t stop Майкла Джексона. Восхищаться изяществом цветка на ободке фарфоровой тарелки из моего буфета. Идти навстречу солнцу по берегу Арру, следовать за тенями рыбаков, в последнее время чаще всего тайских женщин. Они застенчиво махали нам, не зная, кто такая Бланш, гладили Ланселота. Нам было спокойно рядом с ними. Они, как и Бланш, явились издалека. Когда я жила одна, мне было все равно, что есть. С Бланш у нас появились любимые блюда, потому что наши вкусы сходились. Эме общался с нами, как с сестрами, живущими под одной крышей. Бланш выходила раз в день. Утром. Гуляла по дороге на Дигуэн, чтобы ощутить свободное пространство. Это ее выражение – «свободное пространство». Там никто никого не замечает, не то что в бакалее, где ей стали бы задавать вопросы. Все остальное время она пряталась. Не бывала даже в мастерской. Мы узнали, что ее отца арестовали – после того как мы покинули Аннеси, что его судили и дали пять лет тюрьмы. Пять лет покоя для нее. Что-то высвободилось в Бланш, и она начала бывать в саду по утрам. В самом начале она захотела научиться сапожному делу, чтобы чем-то заниматься, и я рассказала ей о Мохтаре, а она мне – о «Кабаре птиц», артистах и своих любовниках. Вечерами мы много разговаривали, обсуждали прочитанное. Городская библиотека была единственным местом, где она выдавала себя за меня – брала книги на мой абонемент.

В 2004-м наша повседневная жизнь резко изменилась. Мы узнали, что монстр вышел на свободу в 2002-м. Напал на женщину в Марселе в 2003-м. Одна моя подруга наткнулась на статью в журнале. Она понятия не имела, что Бланш живет в моем доме, хотя знала, кто она такая, вспомнила, что в детстве у меня была подружка-циркачка, сопоставила с рассказом о зловещем Судковски и все поняла. С того момента Бланш начала угасать. От страха! Он уже два года свободен как ветер! Два года! Бланш стало нечем дышать, она боялась все время, очень долго. Искалеченное тело и лицо Мари Роман, которую она увидела в больнице, стояли перед глазами. Украденная у нее в детстве мать лежала в коме и, если выживет, останется парализованной. Это доказывало, на что способен страшный человек Судковски. Бланш возмущалась тем, как легко отделывались за свои преступления палачи женщин. Она закричала, когда Бертрана Канта, убийцу Мари Трентиньян, выпустили из тюрьмы через три года. Повторяла: «Три года! Три года заключения между осуждением и условным освобождением! Ни одна жертва не имеет права на подобное освобождение из гроба!»

В 2004-м мне пришлось вызвать Луи, чтобы он помог мне доставить Бланш в больницу. Я боялась, что она умрет у меня на руках на заднем сиденье машины, а повезла ее в Шалон, потому что там в отделении «скорой помощи» работал Антуан Эте, хозяин лотерейного дома. Я умолила его выдать Бланш за меня, чтобы не навести отца на след. Мы должны были думать обо всем. Все время. О засовах на дверях. О том, что необходимо гасить свет, о шторах, которые нужно задергивать на ночь. Антуан был моей последней надеждой, и он согласился. Этот дом приносил нам только счастье, Аньес. Его обитатели тоже. Антуан продолжил вести Бланш как пациентку, сам приходил к нам. Он знает, что я «умерла» 11 августа 2007 года, но часто звонит и навещает меня. Повидайся с ним до