Тата - Валери Перрен

– Надумали избавиться от лотерейного дома?

– Нет.

– Станете богатым землевладельцем?

– Да. Один – на лето, другой – для жизни.

– А лето что, не жизнь?

– Вообще-то нет.

– Мне осточертели кладбища, прощания, забеременевшие старые девы… Едем смотреть ваш дом!

– А потом – в «Меридьен».

– Куда-куда?

– Это один гениальный ресторан в Тулоне.

– Хорошая идея… Антуан?

– Да?

– Чтобы раз и навсегда покончить со смертью… когда они все сделают… что будет с Бланш?

– Тело положат в новый гроб, и близким придется ждать распоряжения судьи, который даст – или не даст – разрешение на захоронение в зависимости от результатов расследования. Судья свяжется с ними, чтобы выяснить предпочтения касательно места последнего приюта.

– Не знаю, была ли моя тетя верующей и, если да, к какой конфессии относилась. На кассетах она об этом не говорит ни слова.

Миновав деревеньку и красивый мост, мы едем вдоль реки, потом выруливаем на сельскую дорогу. Слева ее окаймляет дубовая роща, справа – холмистые луга. Не самое удачное сочетание. Я щиплю себя за руку, чтобы не расхохотаться. Антуан выглядит таким уверенным в себе, что я исподтишка наблюдаю за ним.

– У вас есть ключи?

– Да, передал один друг.

– К вопросу о ключах… Вы знали, что у Колетт и Эме Шовеля был роман?

– Нет. Но это хорошая новость.

– Почему?

– Всегда хорошо, когда люди любят друг друга.

– Никому не говорите.

– Ладно.

Он подъезжает к дому и открывает стеклянную дверь. Мы входим, и у меня дух захватывает от красоты каменных стен, деревянных панелей, лестничных пролетов. Все просто великолепно и залито светом. Отдельная лестница ведет на кухню и верхние этажи. Этот дом – шкатулка с секретом, и я сразу в него влюбляюсь. Идем по комнатам, как молодожены, знакомящиеся со своим будущим жилищем. Из всех окон открывается фантастический вид на окрестности. Не стану даже пытаться вообразить здешнюю весну. Впрочем, моря тут все-таки нет. Антуан произносит единственную фразу:

– В двухстах метрах протекает река, летом в ней можно купаться.

На обратном пути к машине он спрашивает на выдохе:

– Ну что, я его покупаю?

– Да!

* * *

– Романистка?

– Возможно. Я попытаюсь.

– Красивая идея.

Мы сидим в «Меридьен» и пьем третью по счету чашку кофе. Остальные клиенты уже ушли, только двое у стойки никак не допьют. Мы тоже не торопимся. Хозяйка, обслужив нас, сказала: «Не беспокойтесь, мы не закрываемся на перерыв».

– Вы уже начали?

– Написала сценарий об истории моих родителей и сейчас транспонирую его в роман. Как будто перевожу текст с иностранного языка, ведь сценарий и литературный текст разительно друг от друга отличаются. А вы когда-нибудь вернетесь в больницу, Антуан?

– Когда заболею. И все равно буду тянуть до последнего. Или если придется навещать друга.

– Я имела в виду вашу профессию. Не соскучились без пациентов?

– Конечно, соскучился, но страх пропустить болезнь сильнее.

– То есть вы трусоваты.

– Да. В этом мы похожи. Вы тоже не снимаете, оправдываясь тем, что главный актер вашей жизни ушел к другой.

– Туше́. Да здравствуют тру́сы!

Он поднимает чашку.

– Виват!

29

25 ноября 2010

Я в «Монже», Ана спит рядом. Они с Корнелией сделали мне сюрприз. Сели в поезд, не предупредив. Корнелия спит наверху. Я вдыхаю запах кожи дочери, у нее теплый затылок, слушаю сонное дыхание. Легонько целую в волосы, чтобы не разбудить.

В детстве я любила болеть, потому что мама спала со мной, а когда температура спадала, возвращалась к отцу. Поэтому я уверяла, что мне плохо – болит тут, нет, здесь, – лишь бы она осталась рядом. Я часто спала вместе с Аной, задолго до того, как мы с ее отцом расстались. Наверное, это неправильно, но мне кажется, было бы ошибкой не воспользоваться ее присутствием. Ана, мое единственное дитя. Через год она пойдет в лицей и будет часто ночевать у подружек, а не у меня.

Ана поссорилась с отцом, когда он объявил ей о беременности Одри. Крикнула: «Не думала, что ты можешь быть таким дураком! Я не собираюсь расти рядом с этим ребенком, мне впору быть его матерью, а не сестрой, а тебе – не отцом, а дедом». Пьер ужасно разозлился. Ана ушла, хлопнув дверью. Думаю, он мысленно проклинал меня, говорил: «Вся в мамашу!» Конечно, матери всегда виноваты…

Ана кинулась ко мне за утешением. Я была одна в номере, когда раздался стук в дверь. «Наверное, Адель пришла поведать о своих ночах с Полем или о набеге в Канны», – подумала я, но увидела на пороге дочь и вскрикнула от радости. Какой чудесный сюрприз!

Все в конце концов будет хорошо. Она увидит крошечную сестричку или брата и безумно влюбится. Таков естественный ход вещей.

Ана спросила, почему я живу в отеле, а не в том знаменитом доме, который хочу купить и который «умираю как хочу увидеть, ну пожалуйста, мамуля!». Я сказала – из-за отца Бланш, не вдаваясь в детали, чтобы не напугать девочку. Вот только попытка скрыть подробности от подростка, задающего тридцать шесть вопросов в минуту и ничего не упускающего, если собеседник не магистр словесной игры, заведомо обречена на провал. Я сдалась и рассказала о преступлениях Судковски. «Призналась» вместо него.

Ана открыла окно, облокотилась на подоконник, обвела взглядом пустынную улицу Жан-Жореса и сказала:

– Раз так, он может сейчас наблюдать за нами.

Я постаралась ее успокоить.

– Нет, его мобильный засекли в Париже.

– В Аббесс?! – воскликнула она.

– Нет, конечно, – мгновенно соврала я. – В дальнем предместье. Кроме того, я никак не связана с Бланш. Мне кажется, Поль преувеличивает опасность.

Проверяю телефон: сообщения от Антуана нет. Последнее пришло два часа назад: «Прекрасный получился день, спасибо, что развеяли последние сомнения насчет дома, спокойной ночи». Ну вот, дожили – я как влюбленная дура жду весточки от мужчины!

Слышу звук приближающихся шагов. Мой номер – последний в конце коридора. Человек остановился. Я угадываю тень под дверью – совсем как в фильме ужасов. В голову сразу приходят «Дьяволицы» Жоржа Клузо, вот только я не в фильме, а в Гёньоне, сижу взаперти по соображениям безопасности. Человек за дверью неподвижен. Сейчас час или два ночи. Я думаю о Корнелии, спящей наверху, и не могу вымолвить ни слова. Конечно, мог вернуться Поль, или пришел Антуан, считающий, что я одна. А вдруг призрак? Чей? Бланш? Сердце колотится. Я точно заперла дверь? Вспоминаю, что девушка с ресепшен около девяти вечера принесла Ане горячий бутерброд. Постучала, вошла, мы перемолвились парой фраз,