Тата - Валери Перрен

недостойна. Когда тренер перевел Эме в защиту, он стал звездой клуба, и я хотела для него самого лучшего. Я решила за него. Я бросила в землю семя и попросила судьбу послать Эме кого-нибудь другого, чтобы он порвал со мной. После матча, на выезде, на каникулах… Но вечером он как подпольщик являлся к моей двери. Я вела себя как злая ведьма… Боже, как ужасно я себя вела! Иногда даже дверь не открывала. Он в конце концов уходил, ничего не поняв.

У нее срывается голос. Она долго молчит, и я ничего не слышу. Даже дыхания.

КОЛЕТТ

Ответ на мои мольбы появился во вторник, ближе к вечеру, в образе прелестной семнадцатилетней девушки с волосами цвета спелой пшеницы. Родители Изабель были давними клиентами. Третье поколение со времен Мохтара. Все члены семьи носили шикарную обувь. Ее отец был инженером, мать занимала высокое положение в Маконе, кажется, в судебном ведомстве. Я обожала чинить обувь и сумки этого семейства. Изабель была и остается дивной красавицей – милой, нежной, чувствительной. Матери почти никогда не бывало дома, и мне казалось, что девушка не слишком хорошо ладит с родителями. Она хотела сбежать, и это был не каприз: она чего-то очень боялась. Поставив на прилавок пару лодочек, она едва не плача спросила, не сдает ли кто из моих знакомых студию или хотя бы комнату в квартире. Я сразу подумала о жилье Мохтара в глубине двора: если мы вместе с Луи сделаем там косметический ремонт, получится то, что надо… Я ничего не сказала Изабель – что-то меня остановило. Возможно, воспоминание о матери, никогда не смотревшей на меня с любовью. Трудно не думать, что ты хуже всех, если тебя отвергает собственная мать! В голову пришла поистине дьявольская идея, разбившая мне сердце. Я позвонила Тийе – Изабель выглядела так жалко, и мне пришлось щипать себя за руку, чтобы не разрыдаться. Ну так вот: я подумала о студии напротив квартиры Эме. Он рассказывал о молодом игроке, для которого она предназначалась. Я объяснила месье Тийе ситуацию, сказала, что дело срочное, и он ответил: «Конечно, Колетт, раз вы ее рекомендуете». Я повесила трубку и улыбнулась, хотя душа корчилась от боли, и сообщила Изабель, что у нее будет квартирка с мебелью за более чем умеренную плату, что все устроилось и она может вселяться прямо сегодня, во вторник. Она кинулась мне на шею и пролепетала, что никогда-никогда-никогда не забудет того, что я для нее сделала. Я тоже никогда не забуду. Я подтолкнула будущую жену Эме ему навстречу, поставила, как подарок, к двери. Ты тоже выбрала эту актрису для Пьера, сама того не зная, поднесла ему ее на блюдечке. Но я, Колетт Септамбр, знала и поступила с Изабель как с бутылкой, которую бросают в море с запиской внутри. Совершила несусветную глупость. Зачем было так поступать, ведь я любила Эме?

Час спустя Изабель вернулась в мастерскую с дорожной сумкой на плече и сказала: «Простите, мадам Септамбр, я не знаю адреса…» Я ответила: «Площадь Форж, 3, рядом с кафе… – протянула ей ключ и добавила: – Красная дверь, на первом этаже. Второго там нет…» Она удивилась, посмотрела на оранжевую штамповочную машину и улыбнулась. Наверное, решила, что у меня есть дубликаты ключей от любого жилья в городе, развеселилась и исчезла за порогом, оставив за спиной аромат духов «Анаис Анаис». Я прекрасно его помню, ты тоже их любила, Аньес. Как-то раз вечером ты собиралась в Tacot’s, Льес ждал у входа, ты размалевалась и надушилась. Я узнала запах и перенеслась на годы назад. Никогда не забываю запахи и музыку. Жизнь это не облегчает. После ухода Изабель Эморин у меня отказали ноги. Пришлось долго сидеть, пока не отпустило.

Эме много недель не разговаривал со мной, не смотрел в мою сторону, встречая после матча.

Пауза.

КОЛЕТТ

Я знала, что в тот вечер у него нет тренировки. Что он останется дома. Изабель не сумела открыть дверь, потому что я нарочно дала ей ключ от квартиры Эме. Они столкнулись нос к носу, она извинилась, пробормотала, что, наверное, ошиблась, что ищет свою новую квартиру. Эме ответил: «Это, должно быть, напротив…» Они решили, что одним ключом можно открыть обе двери, поняли, что не выйдет, спустились в кафе попросить помощи владельцев, потом вернулись. Тоже вместе. Эме смотрел, как Изабель входит в квартиру, и она, прежде чем закрыть дверь, спросила: «Мне вернуть ключи мадам Септамбр?» Тут он все понял и вечером сунул записку под коврик у моей двери. «Хотите избавиться от меня, сделайте это по-человечески». Он долго говорил мне «вы». Перешел на «ты» много позже.

Живя на одной лестничной площадке, они подружились. «Одолжишь кусочек масла?»; «У меня кончился кофе». «Извини, у тебя тоже отключили электричество?» – «Да. Входи, сейчас достану свечи. Не стой в темноте. Как там твой футбол? Забиваешь голы?» – «Приходи на игру – увидишь». «Так у тебя экзамены? Буду слушать музыку тише. Преподаватель французского? Класс!» – «У тебя есть подружка?» – «Это… сложновато». – «Да, почему? Она замужем?» – «Нет, но все все равно сложно. А у тебя есть парень?» – «Да». – «Еще бы, у такой красотки». – «Возвращаю комплимент: сколько тебе лет?» – «Мы ровесники. Я выгляжу старше тебя». – «Пока, еще увидимся. Ко мне в субботу придут подружки, но мы постараемся не шуметь». – «Не волнуйся, я буду на выезде, мы играем в Монако…»

Эме уехал в 1978-м. Его купил клуб, где он чувствовал себя до ужаса несчастным. Все время сидел на скамье запасных. Не влился в коллектив. Скучал по Гёньону. Скучал по всему на свете. По своей команде, своей жизни, по мне. Он сам признался. Попросил выйти за него замуж. Я не отказала – поступила хуже: сделала вид, что не услышала, и сменила тему. Считала себя мимолетным увлечением, женщиной, за которую цепляются, потому что она не дается в руки. Я держала его на расстоянии, чтобы он влюбился в другую и завел с ней детей. Он вернулся в футбольный клуб Гёньона в 1980-м и больше его не покидал. Изабель рассталась со своим приятелем, потому что ждала Эме, понимаешь, Аньес? Всю неделю училась в Дижоне, но на уик-энд железно возвращалась в квартиру над кафе Тийе. Они заходили друг к другу в гости, угощались вином, пили кофе… Как тебе хорошо известно, я живу