Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Егерь вернулся к столу и положил перед собой записную книжку. Потом спросил:

— Из какой части?

Тыльной стороной ладони Тойво вытер рот, размазав по щеке кровь.

— Ты слышал?

— Из Красной гвардии.

— Не умничай, — и офицер снова подошел к пленному.

— Так, значит, ты не хочешь говорить?

— Не хочу.

— Что, язык не поворачивается?

Тойво покачал головой.

Все внимание было приковано к красногвардейцу, и никто не заметил, с каким волнением хозяин дома следил за происходящим.

Офицер собирался снова ударить, но Тойво прикрыл лицо руками и сквозь зубы произнес:

— Это не поможет, бей хоть сколько...

Бертель решил кончать и кивнул часовым, чтобы те увели парня.

— Куда?

— Туда же, куда и всех.

Подталкивая пленного и громко стуча сапогами, часовые вышли.

Господа принялись за ужин, но аппетит был испорчен. Особенно смущен был пастор. Он хмурился, молчал и совсем не притронулся к еде. Ему следует подправить молодого выскочку-егеря. Да и сам Бертель чувствовал, что сейчас эта церковная крыса опять начнет поучать его.

Когда со стола было убрано, пастор миролюбиво заговорил:

— Ведь этого парня еще и не судили.

— О таких имеется особый приказ главнокомандующего.

— Но есть ведь и заповедь всевышнего: «Не убий!»

Голос Энгстрема дрожал от злости, когда он высокомерно ответил пастору:

— Я действую по приказу генерала Маннергейма, а не по заповедям всевышнего. Приказы на войне не обсуждаются, а выполняются неукоснительно.

— Вот как!.. — пастор даже побледнел от такой дерзости и вскочил на ноги. — А вина? Ведь должна же быть вина, за что человека судят.

— Он схвачен с оружием в руках, и этого достаточно.

— Но мы даже не знаем, совершеннолетний он или нет... Уж больно молод, — продолжал пастор немного спокойнее.

Бертеля очень злили нравоучения пастора. На поле боя этих подрясников не увидишь, но зато после сражений они тут как тут со своими молитвами и поучениями. Помалкивал бы, как все эти блюстители закона, что глядят на все сквозь пальцы.

Но пастор был уязвлен и решил настоять на своем. Он хотел доказать, что и его слова имеют вес. Не зря же он направлен на фронт как представитель духовенства. Жесткие волосы пастора торчали ежиком, очки сверкали. Он настойчиво произнес:

— Слишком много мы расстреливаем... И подчас незаконно. Прошу вас отменить свой приказ, пока этого парня не прикончили.

— Поступайте как хотите, — ответил егерь, которому уже надоел этот спор.

Но тут же пожалел о своих словах, увидев, как торопливо пастор вышел из избы.

— Заприте его в баню да поставьте у дверей часового, — крикнул Бертель ему вдогонку.

Старик Вяхяторппа притворился спящим. «Если не сегодня ночью, то утром уже будет поздно», — повторял он про себя.

Наконец все уснули и стало тихо. Только в передней еще раздавался тихий шепот. Это, наверно, часовой, поставленный у бани, зашел в избу погреться. Пока все шло так, как старик и предполагал. Он встал с постели и, кряхтя, заковылял к двери.

— Ну и погодка сегодня, — услышал он слова часового, когда проходил мимо.

Хозяин Вяхяторппа постоял минутку за дверью, прислушиваясь, не идет ли за ним кто-нибудь, но было тихо.

Ветер со снегом ударил старику в лицо, едва он открыл дверь и направился к сараю. Замок и засов он отпер ловко и быстро. Но не успел дед переступить порог бани, как. холодные, крепкие пальцы вцепились ему в горло.

— Ну что ты... Это же я... — еле выговорил старик. — Хочу спасти тебя.

Тут Тойво узнал хозяина Вяхяторппа и разжал руки. Потом они с минутку пошептались в предбаннике, дверь которого была приоткрыта.

— Иди туда... на юг. Прямо по насту. Но что это?.. — старик засуетился. — Ты же без шапки.

— Отобрали у меня.

Дед снял свою меховую ушанку и протянул ее Тойво.

— А теперь торопись. Ну, с богом!

Тойво юркнул в темноту и тут же скрылся из глаз, а старик Вяхяторппа еще долго стоял возле дровяника. Он думал об этом смелом парне, который, рискуя жизнью, спешил теперь туда, где были и его, Вяхяторппа, сыновья.

— Куда это старик запропастился? — удивлялись часовые. — Сходи-ка посмотри, — сказал один из них.

Но в этот момент послышался глухой кашель старика, и он сам появился в дверях. Часовые было успокоились, но туг один заметил, что старик без шапки.

—А и верно, где же моя ушанка? — удивился дед. — Куда она могла деться?

И Вяхяторппа повернул обратно, как будто искать шапку.

Когда утром белые обнаружили, что молодой красногвардеец сбежал, они схватили старика Вяхяторппа и заперли его в баню.

Метель к тому времени уже утихла, пурга надежно замела все следы.

Бертель задыхался от злости. И не столько из-за того, что сбежал какой-то мальчишка, а потому, что этот пастор все время вмешивается в его дела. Поэтому Энгстрем язвительно заметил пастору:

— Ну, так где же сейчас ваш несовершеннолетний ребенок?

— Божья воля...Божья воля, — твердил в ответ пастор. — Значит, так было угодно всевышнему...

— Эта гадина была бы уже давно прикончена, если бы вы, служители божьи, не совали нос в чужие дела.

Тут уж пастор не выдержал и возмутился:

— Господин лейтенант! Я запрещаю вам говорить со мной в таком тоне!

Бертель с наслаждением произнес:

— Старик поплатится за это жизнью... Расстрелять его немедленно!

Он вышел и с гневом захлопнул дверь. Пастор остался стоять посреди комнаты. Ему следовало бы и сейчас вмешаться, и отменить приказ лейтенанта, но он понимал, что на этот раз Энгстрем уже не уступит.

Старика Вяхяторппа увели за скотный двор, и через несколько минут оттуда раздались выстрелы. Хозяйка пыталась было заступиться за мужа, но тут же поплатилась за это: выстрел свалил ее наповал. Так они и остались лежать на снегу, почти рядышком.

Поднялось весеннее солнце, с крыш тоскливо зазвенела капель, словно оплакивая судьбу двух стариков. Была середина апреля.

В деревне слышали выстрелы со стороны Вяхяторппа, да никто не обратил на это внимания — стрельба нынче не в диковинку. Но когда Мусти, старый пес Вяхяторппа, протяжно завыл, люди решили, что стряслась беда.

Мусти как угорелый носился вокруг дома и выл, жалуясь и плача. Изредка он выбегал на дорогу и принюхивался к чему-то, хотя хорошо знал, что хозяева его лежат в снегу за скотным двором. И