Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Аукусти Карпакко устало сидел у обочины дороги. Как это ни горько и обидно, но красногвардейцам приказано сдать оружие, сложить его в целости и сохранности грудами вдоль дорог. «Перкеле...» — ругался Аукусти.

Пока в руках была винтовка, люди чувствовали уверенность, и в душе еще жила надежда. Теперь же Красная гвардия сдавалась безоружной на милость победителя.

Пестрый обоз двигался по направлению к городу. Лошади едва тащили тяжелые телеги, кое-где попадались еще и сани.

Измученные животные осторожно ступали по грязи, словно понимали, что везут раненых. Уже не один красногвардеец шмыгнул незаметно в кусты и был таков. Аукусти тоже подумывал, не махнуть ли и ему в кусты, но считал нечестным бросить своих боевых товарищей и скрыться...

Карпакко смотрел на дорогу, поднимавшуюся в гору. Лошади выбивались из сил. Стоило остановиться одной, как на дороге создавалась пробка, задние напирали, торопясь обогнать кого-то, вырваться вперед... Вот прогромыхала мимо большая телега, которую, тянул конь черной масти. С телеги поглядывал мальчуган в большой шапке. Рядом с ним лежал мужчина, видимо, отец. Он придерживал ребенка рукой, чтобы тот не свалился с телеги. Мальчишка крутился, и отцу приходилось оберегать раненую ногу, чтобы шалун не задел ее ненароком.

Следом за телегой плелась маленькая пегая кобылка, запряженная в сани. В них лежала старушка, вся обложенная какими-то мешочками и узелками. Молодой красногвардеец то и дело склонялся к женщине, а та вздыхала и громко жаловалась на судьбу.

«Боже мой! — думал Аукусти. — Что ждет в городе этих несчастных? Ведь, говорят, там немцы».

Все эти разбитые и размытые весенние дороги вели теперь красногвардейцев в лагеря.

На одной из павозок лежал Яли с забинтованной ногой. Миркку шла рядом. На рытвинах телегу бросало, и тогда Яли испытывал такую нестерпимую боль, что едва сдерживался, чтобы не стонать.

По его лицу Миркку каждый раз видела, когда Яли бывало очень больно. Тогда становилось больно и ей. Девушке было тяжело видеть страдания любимого человека.

Братья Вяхяторппа удрученно шагали за телегой. Юкка ушел вперед выяснить обстановку и получить указания. Сейчас он стоял на пригорке, поджидая своих. Внешне Ялонен держался очень спокойно.

— Да, дела таковы, что оружие придется сложить вдоль дороги. Это приказ, и мы должны подчиниться. Кому-то надо задержаться для сдачи оружия...

Спокойствие и выдержка Ялонена ободряюще действовали на других.

Чем ближе подходили к городу, тем чаще им попадались немецкие солдаты в непривычной военной форме. Верхом, в касках и серых шинелях. Они громко разговаривали на непонятном резком языке, не обращая внимания на вереницу пленных. Иногда раздавались по-немецки какие-то окрики, но пленным было все равно — они не понимали чужого языка. Кое-кто из немцев проявлял интерес к часам, кошелькам и кольцам пленных. Годилось все. Солдаты воровато поглядывали кругом, присматривались, принюхивались, шарили по карманам.

Один такой очкастый немец повстречался и отряду из Турку. Поглядывая на финнов, он твердил по-немецки:

— Часы... кольца...

Остановив Карпакко, немец стал объяснять ему, чего он хочет.

— Чего, чего? — Аукусти переспросил с таким видом, что немец оставил его в покое и принялся ощупывать Яли.

Но Яли был уже настороже, и когда немец сунулся к нему, он изловчился, согнул здоровую ногу и, выпрямившись, с силой двинул немцу каблуком прямо в лицо. Очки зазвенели, а немец пошатнулся, рукой размазывая по лицу кровь. Потом он потянулся к оружию, но не успел и пикнуть, как сильная рука обхватила его сзади, зажав рот, а другая вцепилась в горло. На помощь подоспели братья Вяхяторппа, и штык Карпакко пронзил ненавистную немецкую шинель.

Через минуту труп немца был выброшен в канаву и скоро потонул в грязной жиже.

Когда они втроем — Аукусти, Мартти и Ману — вернулись к телеге, Яли приподнялся посмотреть, чем кончилось дело. Мартти с Аукусти тихо переговаривались.

— Из-за этого могут быть неприятности, — неуверенно произнес Мартти.

— Я постараюсь их избежать, — буркнул в ответ Аукусти, — Только помните: Яли тут ни при чем.

Цепочка людей потянулась дальше. Настроение у всех было мрачное. Красногвардейцы делали вид, будто никто ничего не заметил. Все отлично понимали, что такие стычки были неизбежны.

— Разбой на большой дороге у нас никогда не был в почете, — цедил сквозь зубы разозленный Аукусти.

— А эти, видать, иного языка не понимают...

— Ишь ты, шарить у меня по карманам, — вторил ему Яли. Они еще не знали, что и к этому им предстояло скоро привыкнуть.

Время от времени Аукусти замедлял шаг, поглядывая на придорожные кусты.

— Интересно, где это Аки и Эйкка, что-то их не видать, — произнес Яли и начал рассказывать, какой случай приключился однажды с Аки. Фингерус когда-то сам рассказал об этом, и сейчас Яли явно пытался подражать Аки. — Так вот, один карманный воришка залез как-то Аки в карман, а он возьми да и схвати его за руку, а сам говорит, что там-де ничего нет. Воришка в ответ — мол, именно это он и хотел проверить... Тогда Аки еще пожал руку непрошеному гостю, да так, что косточки хрустнули...

— Так и надо, — пробормотал Аукусти. Но другие молчали, не поддержав разговора.

Еще до расправы с немцем Мартти положил свою винтовку на телегу, рядом с Яли. Сейчас он схватил ее и нырнул в кусты. Там он так ударил винтовку о камень, что приклад разлетелся на кусочки. Вторым ударом Мартти разбил затвор. «Эта винтовка свое отстреляла», — сказал он, швырнув остатки оружия.

— Ну, я выполнил приказ, сложил свое оружие у дороги, — произнес он с горькой усмешкой, догнав телегу, на которой ехал Яли.

Аукусти Карпакко не сдал и не уничтожил своей винтовки. Он считал, что она ему еще понадобится, когда он улучит удобный момент и убежит. Поэтому он все внимательнее присматривался к дороге...

Бои отгремели. Наступали новые времена, но не такой человек был Карпакко, чтобы сдаться белым по доброй воле. Аукусти все еще надеялся пробиться на восток: а вдруг там еще сражаются? Если же нет, то тогда двинет дальше, в Россию.

Удобный момент для побега выдался под вечер. Дорога круто забирала в гору. Аукусти видел, как две фигуры отделились от толпы пленных и шмыгнули в низкорослые, густые кусты. Тогда и он, пригнувшись, метнулся вслед за ними. Вскоре все трое пробирались дорогами, известными только им одним.

II

Город раскинулся на южном берегу большого озера, где в сушу врезалась небольшая круглая