Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

отправившихся за бугор в качестве домработниц, поручили собирать сведения о современных Ромах и Юлях, местных или не очень, их обычаях и образе жизни. Где Модена, там и Верона. Все сгодится. Для серии репортажей и создания новой рубрики. Теперь сотрудник иногда звонит, иногда виден в чате, а голос какой-то дерганый, задрюченный. Второго послали в субполярную Пустошь, раз уж эта диковинная местность граничит с нашей. Сигнал, правда, Пустоши не достигает, но все равно можно делать очерки, общаться с народом и даже (ради форса и понта) организовать корпункт. Ну и готовить материал для передачи литературной (сие – как получится, хотя белое безмолвие, говорят, способствует). Товарищ крепко застрял там. Еще одному спецкору, точнее – спецкорше, надлежало порыскать по ближнему региону, тоже общение с народом предписывалось. В поле зрения была тематика историческая. Недавно обнаруженное городище. Возлагались надежды, просили сочинить радиопьесу, благо личный театральный опыт обязывает (остальным рекомендовали внести свою посильную лепту в гиблое дело). Накануне поездки девушка сама откопала спорные материалы, сочла их бесценными и обрадовалась, как младенец. Конечно, кое-кто подсобил. Или подбил. А можно было не развивать. Банда Егора Бидно – это вам не Робин Гуд, не Дубровский и не Hauptmann von Köpenick[93]. Бузотеры бывают разные. Шакалы, врывающиеся в банк. Или бульдоги с белыми воротниками вместо ошейников, грабящие вас прямо из банка. Или вепри, шмонающие всю вашу квартиру лишь затем, чтобы забрать видик и телевизор. Наконец, мировые ньюсмейкеры – международные террористы, «пропа-гады», занятые глобальным шантажом. Спорить можно о многом. Но только меандровый синдикус батька Бидно и его отряд ВИРУС – лжеанархия, неизбывный миф и модный апокриф – числятся теперь в Бровске в главных героях. Их держат за жертв и достойных борцов. На мой взгляд, поэтизация дебоширов – дело весьма сомнительное. И совсем уж не тема для радиоспектакля.

Итак, Федотов наших, разнополых, с поручениями отослали. Не успели они скрыться за горизонтом, как дежурные по эфиру – Биксин и я – выслушали перечень упреков. Упреки были разными, позволяя нарисовать примерно следующую картину. Оказывается, Арсухин, Осенева и Шустров, приходя на работу, с начальницей не здоровались, нагло орудовали в студии и подсобке, не соблюдая технических правил, по меньшей мере обращались с аппаратурой крайне небрежно, заменяли ценные аккумуляторы на бросовые батарейки, а в паузах подъедали чужие пайки из казенного холодильника. Арс, Ос и Шус – главные злодеи. Ну и мы им потворствовали.

Помилуйте, была бы причина потрафить. Едва ли кто-то невзначай портил компы и манипулировал элементами питания, а лакомиться холодильным добром вообще никому из нас в голову не приходило. И хотя веганство не про нас, из другой оперы, но во имя чего, скажите, вдали от кухонных плит посягать на подсмотренное в Германии пиршество: свежий свиной фарш, залитый солнечным, но оттого не менее сырым содержимым куриной скорлупы? Который мадам пользовала как тартар, в высшей степени ценное блюдо, целебную массу, готовую к употреблению?

Такой вот тартарарам и компромат средней крепости. Однако он тоже требовал неких действий, по причине отсутствия злодействий: что-то предпринять, как-то ответить. Не сговариваясь с Биксиным, мы решили повысить градус. Однако не были услышаны, когда попробовали здороваться с начальницей через закрытую дверь, не были увидены, когда демонстративно бросали монеты в копилку с надписью «деньги на кофе», а если зазор, оставленный во время очередной летучки, позволял подсовывать тему пропавшего трио – дескать, зря вы так! – шефиня возмущалась еще больше. Хамство ее переполняло. Лицо багровело, ресницы дергались нервно, а мимика… о мимике помолчим. «Прекратите ломать комедию, – наяривала она, – оставьте этот театр! Кстати, я же просила вас пригласить актеров. Наймите студентов, в конце концов. Но вместо обещанных постановок вы занимаетесь всякой херью».

Надолго отлучившиеся коллеги однозначного беспокойства у нее не вызывали. Скажу больше. Начальница расправила крылья, себя не казнила и, раз от раза показно возмущаясь затянувшимися поездками, ничего лучшего, чем удерживать выплаты, редуцировать начисления на счета и дебитные карточки отсутствующих сотрудников, не придумала. Командировочные у них давно уже вышли.

Разговора не получалось. Ни принципиального, ни по душам. Очистить палубу? Или продолжать делать вид, что ничего не происходит, лепить бестолковый эфир, никому не интересные передачи? Но о чем передачи, спросите вы? Да о чем угодно. Разные, знаете ли, наблюдения. О том, что фонтан включается в девять и ровно в десять прекращает перегон воды. О том, что в городе имеется ипподром без ставок и скачек. Всеми забытый. О путешествиях по железной дороге. Из окна студии видно, как путеец стоит на откосе. Махнуть ему рукой, что ли? Вагоны как погремушки. Только тронулись и опять встали. Стало быть, семафор упорствует. А вон внизу, где пути сходятся, встретились литерный и курьерский, застыли червяками, маневровый подполз неуверенно, целует в зад: какой-то тепловоз загорелся на подъезде к станции, мелькает фигурка машиниста с огнетушителем. Кондуктор, думаю, предлагает сохранять спокойствие и по прибытии отправиться в сервис-пойнт. Бабы-пассажирки по пояс высовываются наружу, кричат что-то невразумительное, ругаются и будто бы веселятся. В поезде едет новое поколение, которое ремеслам не обучали, ему достались в наследство старые вагоны, ржавевшие постепенно, выходившие из строя, и никто не знал алгоритм ремонта. «Как дальше работать, если вокзал снесут и разберут рельсы? – клокочет Биксин. – Не о чем будет рассказывать!»

Между прочим, в детстве я хотел стать машинистом или хотя бы вагоновожатым, проявляя при этом известную выдумку – брал ручку от мясорубки, клал ее на подоконник, подсаживался на стуле поближе к окну и давай крутить. Ведь Т-образный перекресток шумел прямо под окнами родительского дома. А сейчас водители трамваев – tramdrivers, Strassenbahnfahrer, aja-žu-žu-tramvajnieki[94] – сидят себе преспокойненько в удобных креслицах, в подлокотниках необходимая кнопочка притаилась, что-то вроде джойстика. И делать им более ничего не надо – вовремя на кнопочку да и езжай себе, путешествуй. Однако на вагоновожатых постоянно жалуются пассажиры, отправляя кляузы нам, а не в трамвайное управление. Что не нравится гражданам? Трамваи редки и медленны, тормозят резко, зато опаздывают с завидной регулярностью, маршруты продуманы плохо, двери захлопываются перед носом. Ну что ж, сочувствую и порекомендовать могу только лифт радиодома. Работает иногда вполне исправно и быстро, не в пример некоторым современным заграничным, по две минуты тратящим на пришвартовывание к этажу и распахивающим створки с задумчивостью чрезвычайной. У нашего лифта есть скорость. Знатоки говорят: ресурс не выработан, усталость материала не наблюдается. Когнитивных диссонансов и эстетических разногласий не вызывает почти. Приходите, сфотографируйтесь хотя бы. Как-никак – прототип Биг-Бена. Назван