Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин

— Мы с вами занимаемся одним и тем же делом, — сказала Таня. — И я хотела бы обменяться информацией.

— Каким делом? — спросил Хлюпин.

— Аварией вертолета.

Хлюпин посмотрел Тане в лицо, потом снова на ее колени и сказал:

— Вы же знаете, пока не закончится следствие, я не могу разглашать никакие детали.

— Детали мне не нужны, — сказала Таня. — Я знаю главное. Казаркин и Цыбин утверждают, что Кондратьев прилетел на Юринскую протоку по своим делам. Никто его туда не посылал. Так?

Хлюпин молчал.

— Авария произошла не по вине экипажа, — продолжила Таня. — Ее причина — отказ одного из узлов машины. И вы это прекрасно знаете. Но вы хотите доказать, что пилоты использовали вертолет в личных целях. Вам это надо?

— Допустим, — сказал Хлюпин.

— А я вам докажу, что их послал за Казаркиным Цыбин, — Таня открыла сумочку, достала вчетверо сложенный лист бумаги, на котором с обеих сторон был отпечатан машинописный текст, и протянула его Хлюпину. — Прочтите это, Сергей Владимирович.

Хлюпин взял листок, разгладил и начал читать.

— Этот разговор с Захаровым, между прочим, записан на диктофоне, — сказала Таня. — В нескольких копиях. Одну я дарю вам.

Она снова открыла сумочку, сунула туда руку и положила на стол магнитофонную кассету. Хлюпин перевернул листок и начал читать дальше. Окончив чтение, поднял на Таню глаза и, взяв листок двумя пальцами, спросил:

— И что вы хотите этим сказать?

— Только одно. Чтобы вы допросили Захарова, моториста катера, а так же председателя райисполкома Снеткова. И тогда вам станет ясно, почему вертолет оказался на Юринской протоке. Я уже написала об этом статью и отправила ее в Среднесибирск, — Таня лгала, но не стыдилась этой лжи. Написать статью она собиралась сегодня же. — Вы ведь их не допрашивали?

— Пока нет, — ответил Хлюпин, соображая, что же он должен предпринять в ответ на неожиданный ход Ростовцевой.

— Вот и об этом я написала в своей статье. О том, что прокуратура не хочет допрашивать главных свидетелей.

Таня встала и направилась к двери. У порога остановилась, кивнула на прощание Хлюпину и вышла.

Возвратившись домой, она сразу села за письменный стол. Никогда ей не писалось так легко, как в этот раз. Таня не знала, где сможет напечатать свою статью, сейчас она даже не думала об этом. Главное — написать. Ее целиком захватила работа.

Когда пришел Андрей, Таня, не поднимая головы от письменного стола, сказала ему, чтобы ужин он готовил сам. Андрей все понял. Он прошел на кухню, заварил чай, сделал несколько бутербродов и, поставив все это на поднос, подошел к Тане. Она с благодарностью посмотрела на него. Ее взгляд показался Андрею необычным, и он спросил:

— Что-нибудь случилось?

— Я никогда не любила тебя так, как сейчас, — сказала Таня.

— Ты у меня ненормальная.

— У нас будут трудные времена, Андрей, — она осторожно взяла с подноса чашку и поставила на стол.

— Труднее быть не может, — он обнял ее за плечи.

— Вы завтра точно летите в Среднесибирск? — спросила Таня, высвобождаясь из объятий.

— Точно.

— С грузом или с пассажирами?

— С грузом, — ответил Андрей.

— Я полечу с тобой.

— Ты пишешь о Казаркине? — спросил Андрей.

— Да.

— Тогда я не буду мешать.

К утру Таня не только написала, но и перепечатала на машинке статью. Наскоро приготовила завтрак, накормила Андрея и, положив статью в сумочку, пошла с ним на аэродром. Поспать она решила во время полета. Она уже привыкла летать на АН-2.

ГРАФ ОДИНЦОВ

Эту встречу Остудин не забудет до конца жизни. В тот день Роман Иванович до самого вечера был на базе экспедиции. В контору зашел только за тем, чтобы узнать, нет ли срочных известий. В приемной, навалившись на спинку стула, сидел очень старый человек. Его узкое лицо, покрытое сеткой мелких морщин, отливало желтизной. На старике был добротный темно-синий костюм, редкие белые волосы зачесаны на аккуратный пробор. Старик выглядел интеллигентно, и рюкзак, стоявший около него, казался чужим. Увидев Остудина, старик оперся о колени длинными сухими руками и поднялся со стула.

— Он ждет вас уже три часа, Роман Иванович, — сказала Машенька, смущенная, как показалось Остудину, присутствием старика в приемной.

Остудин шагнул к двери кабинета и жестом пригласил незнакомца к себе.

— Садитесь, — сказал Роман Иванович, когда они переступили порог. — Чем могу служить?

Старик, оглядевшись, сел, положил локоть на край стола, внимательно посмотрел на Остудина. Роман Иванович невольно обратил внимание на его глаза, темно-синие, вдумчиво-строгие и печальные. Натолкнувшись на взгляд Остудина, старик сказал:

— Не могли бы вы поселить меня где-нибудь до следующего парохода? — он явно недомогал, его голос звучал глухо и устало.

— А как вы оказались в Таежном? — спросил Остудин.

— Меня сняли с парохода из-за сердечного приступа, — руки старика дрогнули, на них сквозь прозрачную сухую кожу проступали синие жилки. — Я пролежал два дня в вашей амбулатории.

Первым желанием Остудина было снять телефонную трубку и отругать врача. Если человек пролежал у него два дня, неужели он не мог оставить его еще на три? Ведь врач знает, что гостиницы в поселке нет, а общежитие забито до отказа. Но звонить не стал, рассудив, что койка в амбулатории могла понадобиться кому-то другому.

— Откуда вы едете? — спросил Остудин и уже мягче добавил: — Если это, конечно, не секрет.

— Из Надыма, — старик убрал локоть со стола, положил руки на колени.

— И куда? — вопрос прозвучал бестактно, а что делать — должен же он знать, с кем разговаривает.

— В Петроград.

— Вы опоздали на полвека, — грустно заметил Остудин. — Города с таким названием нет с 1924 года.

— Я не менял его названия. Я называю его так, как называл всегда.

Эта фраза насторожила Остудина, и он спросил:

— А что вы делали в Надыме?

Старик достал из кармана пиджака сложенный вчетверо белый носовой платок, вытер глаза и уголки губ и произнес:

— Вы когда-нибудь слышали о пятьсот первой стройке?

— Нет, — признался Остудин и слегка наклонился вперед. Старик говорил очень тихо.