Гори - Анастасия Мандрова

Несколько секунд я наслаждалась его спасительной теплотой, но в очередной раз переборола себя.

– Отпусти меня!

Ваня разжал руки.

– Как ты?

– А ты как думаешь?

– Думаю, что не слишком хорошо.

Ваня начал хмуриться, и я уставилась на морщинку на его лбу.

– Что-нибудь известно? – спросил Ваня, передав мне мой кофе, хотя было слишком поздно. Папа и Диана отошли от нас, чтобы не мешать. Какие деликатные! Давно ли такими стали?

– Может, спросишь у них? – Я раздраженно махнула рукой в сторону парочки.

– Аня, не дели нас.

– О! У тебя тоже слышится это замечательное слово нас!

– Я имел в виду всех нас в целом.

– Это вы целые. А я опять разбита и стою на обочине, пока вы несетесь по трассе. А мама уже сбита! – Глаза Вани округлились. Он хотел что-то сказать, но я не дала ему такой возможности. – Уйдите от меня. Не хочу никого из вас видеть. Они… – Я кивнула в сторону папы и Дианы. – Они ломают жизни. И ничего. Зато счастливы! Это ведь самое главное, быть счастливым. Мне уже не понять.

– Аня, мне очень жаль! Жаль, что так вышло, что так совпало. Но это не моя вина! Почему ты винишь во всем меня?

– Потому что ты молчал, когда нужно было говорить! Ты не имел права скрывать от меня правду.

– Иногда люди принимают неверные решения. – Ваня грустно вздохнул и посмотрел на меня усталым взглядом. Наверное, он тоже плохо спал эту ночь. Утром я этого не замечала, а в холодном свете больницы вся изможденность была на виду. – Я не думал, что все будет вот так.

– Из неверных решений возникают неверные поступки.

Ваня провел ладонью по моей щеке и произнес:

– Прости.

Я покачала головой. Он убрал руку и замер. Не могу. Сейчас не могу. Слишком много всего произошло за последние сутки. У меня не было сил, не было желания прощать именно сейчас.

– Мне нужно время, – сказала я холодным тоном и отвернулась от него, чтобы не видеть его растерянности. – Я люблю тебя. Но пока не могу… – прошептала я, делая несколько шагов в сторону и уже не зная, слышал Ваня сказанное мной или нет. Ступни болели, но еще больше болело где-то внутри.

Я дошла до скамейки и прежде, чем сесть, обернулась. Вани уже не было. Папа и Диана сидели в другом конце коридора, ее бесстыжая рыжая голова покоилась на плече моего отца. Я отвела взгляд и поспешно отпила остывший кофе, горький и невкусный. Я вообще никогда не любила кофе без молока… Из неверных решений возникают неверные поступки. Тогда я еще не знала, что эти слова уже коснулись и меня.

Врачи не нашли ничего серьезного в состоянии моей мамы, что указывало бы на проблемы с сердцем, но решили оставить маму в больнице еще на несколько дней. Я жила в квартире с папой. Подумать только, я опять лишилась полноценного дома, он уже не был моим. Даже когда мы переезжали из одного города в другой, я чувствовала хоть какой-то уют. А теперь это было просто пространство. Остатками серой краски для стен я замазала звезды в спальне. Не хотела их видеть. Не хотела вспоминать, как однажды, когда я еще только начала рисовать их, в квартире каким-то чудом мы остались с Ваней вдвоем. Вначале он помогал мне, но рисование не было его коньком, поэтому через какое-то время мы оказались на полу, перепачканные в золотистой краске. Тогда нам казалось, что ничего плохого просто не могло случиться. Мы любили друг друга. Я до сих пор его любила, но как только хотела простить, перед глазами вставала картина с мамой на полу.

Перед папой выстроилась целая Китайская стена. Я с ним не разговаривала, игнорировала любые слова. Я твердила себе, что должно пройти время, что эмоции должны поутихнуть. Но время проходило. Все оставалось на своих местах. Точнее, как раз не на своих.

Когда наступило не такое уж и раннее утро пятницы, потому что по ночам я долго не могла заснуть, а потом вставала в десять или одиннадцать, я уже три дня прогуливала школу. Это удавалось слишком легко. Папа уходил на работу рано. Он лишь с Дианой мог пойти туда позже, потому что в то утро, когда мы все были в больнице, было не слишком ранним. И он был с ней. Вечером я навещала маму, а когда папа приходил с работы, я уже сидела в своей комнате и якобы делала уроки. Ваня не звонил. Лишь Рита несколько раз пыталась со мной связаться, но безуспешно, потому что она была бы за Ваню. Она всегда была за него. Я написала ей сообщение, не слишком длинное и полное позитива, который я выдумала. Софи же, моя дорогая Софи, все понимала и лишь успокаивала. Все будет хорошо, Аня. Я кивала, а сама ненавидела это слово. Все хорошо уже не могло быть, по крайней мере, в моей семье.

Итак, я пила какао, горячее, с молоком и сахаром, чтобы хоть как-то приподнять себе настроение, когда в домофон позвонили. Я не удивилась, может быть, лишь слегка, когда увидела Лизу с капкейками в руках и двумя бумажными стаканчиками кофе.

– Ну, привет, прогульщица! – сказала она, передавая мне все эти вкусности.

– Привет. Заходи… – В последнем слове уже не было нужды, потому что Лиза и так уже зашла и уходить явно не собиралась.

Мы прошли на кухню и сели напротив друг друга. Я была с растрепанными волосами, с темными кругами под глазами, в мятой пижаме с изображением котят – мой обычный вид в последние дни. А Лиза – с красиво уложенными волосами, в легком зеленом платье, вся по-весеннему свежая и счастливая. Был конец февраля, но Лиза уже была настроена на пробуждение от зимних холодов. В начале недели я тоже была такой. А теперь Лиза смотрела на меня, чуть приподняв свои ухоженные брови, но к моему счастью ничего не сказала по поводу моего вида.

– Ну, рассказывай! – Лиза по-хозяйски передала мне стаканчик с кофе. – Как мама? В больнице всегда такое удручающее настроение, хорошо, что ты ее навещаешь.

– Сегодня должна выписаться, – сказала я, вдруг понимая, насколько страшно мне стало от того, что мама вернется.

– Хорошо, – кивнула она и открыла упаковку с капкейками.

Некоторое время мы молчали и смотрели на красочные пирожные. Я не рассказывала Лизе