Черное ожерелье - Шерхан Муртазаев

Старый Таласбай прилег на бок, держа в руках пестрые четки. Он перебирает их по одной, словно баранов своих считает, поглаживая по спине. «Был этот Ахан характером похож на русского, видно, до сих пор такой, не переменился. Иначе разве пустил бы он дочь в такую даль, в глухие места, да еще зная, что здесь одни мужики? О аллах! Тауба! Тауба! Благодарение всевышнему! И у нас растет сын, и мы дочь воспитываем. Кстати, не мешало бы съездить разок в аул, дом проведать. У бедной старухи в последнее время жалоб много стало. Как она там? А сноха? Как она справляется с дойкой кобылы? Или ни капли не оставляет жеребенку? В ауле много белобородых и синебородых родичей, недовольных тем, что ушел я в горы, надеясь добыть больше денег, покинул дом и аул. Или оставить эту работу, ну ее совсем? Приехала же эта девчонка, поработает пока на моем месте. Отпрошусь да поеду, пожалуй…»

Адиль оторвал руку от струн. Прислушался. Словно где-то далеко звенел чей-то голос, или то комар пищал над ухом? Взгляд у него был далекий, отсутствующий. Вот кисть руки снова легла на струны. «Добро пожаловать, сестренка! Вижу, пригнала тебя сюда сумасшедшая романтика. Неспроста это, девонька. Чую. Только надоест тебе все это уже завтра. Скучновато тут, надо прямо сказать. Ни театров тебе, ни кино. Даже артисты областной филармонии, что изредка наезжают в соседний чабанский аул, нас стороной обходят. Наши певцы — вот эти жуки да комары, лягушки-квакушки из болот и степи, черепахи, пустыни. В худшем случае — могильные птицы развалин. Яркие самцы фазанов Ширганака. Ну, эти тебе понравятся. Не знаю, как тебе, но мне очень нравятся. В этой жизни есть свои прекрасные стороны, своя прелесть. Конечно, для тех, кто умеет видеть. Если сердце не слепое и не равнодушное. Иначе пожелтеешь с тоски, как этот Аманкул, желчью изойдешь. Кстати, почему он так на тебя смотрит, словно кошка у мышиной норки караулит? Глаз не сводит. Бедняга, как увидит женщину, обо всем забывает, только и глотает голодную слюну. Даже шея раздувается, как капюшон у ядовитой кобры. Умирает от страсти. Ох-хо, уж он-то постарается запустить свою лапу тебе за пазуху! Что тебя ждет в будущем, девушка? А ты красивая и ладная, все на месте вроде. Ноги красивые, да и мордашка ничего. Ах, лисичка красная! Берегись долговязого дяди. В нем хищник спит, свернувшись калачиком. Опасайся, когда он голову подымет. А меня можешь и не бояться».

Теперь Марзия уже не в силах была больше скрывать свои страдания. Комары и мошкара облепили ее ноги. Она хлопала ладонями то по шее, по щеке, то по лодыжке, по их только прибавлялось — маленькие кровопийцы успели узнать вкус ее крови. «Хорошо, что есть гитара. И парень этот здорово играет. Так за душу и берет. Звуки такие нежные, говорящие, сладостные. Особенно когда звук замирает, дрожит, как взволнованное сердце. Музыку в такой вот тишине глубже понимаешь, на безлюдье. Почему этот джигит не стал артистом? Он же мастерски владеет инструментом. Усы его старят. Он совсем еще мальчик, а усы делают его взрослым. Ему идут волнистые локоны. Хороши! Но почему у самого лба серебрится седая прядка? Отметка? Знак? След? От рождения или же от страданий? Мама говорила, что человек, у которого есть метка, бывает счастливым. В его глазах нет едкости. Видимо, у людей порядочных и честных глаза излучают такой же вот мягкий свет. Правда, зубы у него слишком мелкие и редковатые. Смеется он хорошо, улыбка красивая, только зубы немного портят ее. Почему он не вставит себе зубы? Сразу бы изменился. И рост у него хороший. Не такой, как у долговязого, но все же… А у того, долговязого, зоб никак? Или опухоль есть на горле? Сейчас он похож на нашего старого индюка. Взгляд у него страшный. Бессовестный! Интересно, а где я буду спать? Не думала никогда, что останусь одна среди стольких мужчин. Или дядя Тимофей не подумал, когда вез меня сюда? Как же я лягу рядом с ними, в одной палатке? Ох, что со мной будет?! Нет, так не пойдет. Утром скажу дяде Тимофею, чтобы отвез меня домой…»

Адиль, словно давая знать, что он кончил играть, ударил сразу по всем струнам гитары и тут же придавил звук ладонью. Фыркнула и коротко проржала лошадь. Марзия обрадовалась. За палатками, в темноте, не было видно животного, и когда девушке стало совсем уж невмоготу в незнакомом месте, с чужими людьми, ржание лошади словно утешило ее: «Не надо бояться, и здесь люди живут. Меня не обижают, не обидят и тебя».

Едва замолкла гитара, как из ночи проступили иные звуки. Голоса лягушек, зов фазана, треск кузнечиков, стеклянное журчание воды в сае звучали поврозь и вместе, напоминая волшебные сказки детства. Видно, золотой фазан потерял свою невзрачную подругу, милей которой для него ничего нет. Почему же она не отвечает ему? Или еще днем оборвал ее дни выстрел охотника? Или обидел красавец муж? Молчит она. Созрели уже плоды шиповника, еды в это время достаточно, так что не от голода кричит фазан, по другой причине. Что-то не дает ему уснуть, все зовет он подругу, не может ее найти.

А жуки звенят, как гитарные струны, продолжая мелодию ночи, вырвавшуюся на волю из-под рук человека. Молчит и гитара. Ей тоже не ответили, как красному фазану. Не хочет она больше звать. Но сумела пробудить жалость и глубокую нежность, то горячее чувство, которого не передать словами, настолько оно хрупкое. Жуки — рыцари в золотистых латах, изящные кавалеры с острыми шпажонками — комары, а кузнечики, труженики ночи, все куют и куют серебряные колокольчики. Может, на их звон придет она? Придет? Комар на крошечной скрипочке играет: «Приди-и-и ж-ж-же!» А жук ему вторит: «Ж-ж-ж-ду-у-у!» Хрупкое это чувство, и слова разобьют его.

В большой палатке спали три человека, Тимофей Петрович занимал один маленькую палатку.

— Завтра мы для тебя отдельную юрту поставим. Сегодня можешь под небесным шатром ночь провести. А если хочешь, иди спать в мою палатку, я на свежем воздухе переночую, — сказал Тимофей Петрович.

Такая ночь! Марзия не захотела укрываться в палатке. Ей дали новый спальный мешок. Камышовую подстилку приготовили. Марзия влезла в мешок и почувствовала себя коконом бабочки, которая уже знает, что завтра она проснется красавицей королевой, махаоном или лимонницей…

— А это тебе от комаров. Лицо укрой как следует. Держи, держи — это