Черное ожерелье - Шерхан Муртазаев

А остальные трое долго еще не могли уснуть, о чем-то глухо переговаривались, смеялись. Особенно отчетливо доносится громкий и грубый смех Аманкула.

Марзия лежала на спине и слушала. Очарование ночи, вспугнутое грубым смехом Аманкула, не возвращалось. Она сорвала с лица марлю, посмотрела на небо. Тучи совсем разошлись. Мерцали звезды, далекие и холодные. От них к земле шел еле слышный хрустальный звон. Возможно, это звенели бледные лучики, протянутые ими к земле. А может быть, это кочует небесный караван, кони и верблюды там снежно-белые, у каждого на шее по хрустальному колокольчику. И люди там красивые и добрые, задумчивые и ласковые…

— О небо! Какое ты прекрасное! — шептали губы Марзии. — Сколько тайн ты хранишь! Что за волшебство! Какое чудо!

А звезды мерцают холодно:

— Спи, дочь земли! Спи! Ты завидуешь нам, небесным телам, а мы по земному теплу тоскуем. Счастье жить на земле. Ах, какое это счастье! Спи-и-и! Нам холодно. Спи-и-и!

Словно слезы мерцают в небе. Так звезды хотят на землю. На нашу теплую землю…

Если верить великому сказочнику Андерсену, то дочери нимф, водные пери, могут влюбляться в человеческих детей. А люди не понимают языка пери, не узнают об их любви и остаются несчастными. И тогда пери превращаются в легкую пену на гребнях океанских волн, а души их улетают на небо. А все оттого, что не выразить любовь словами, не объяснить ее человеку.

Несчастные жертвы безответной любви, безвинные страдалицы, белые пери! Может, там, на небе, они превращаются в звезды и посылают свой тихий звон на землю, надеясь, что когда-нибудь поймет их человек? А пока мерцают слезы и доходит до нас только холодное, беспредельное отчаяние, от которого мы стараемся отмахнуться, как от всего, что выше нашего понимания.

Марзия стала тихо засыпать, и вокруг нее тихо кружились бледные зеленые звезды, сумевшие опуститься ниже к земле. Сладкий сон накрыл ее прозрачным своим крылом, но тут же испуганно улетел. Она вздрогнула и проснулась, словно кто-то толкнул ее в бок. И еще раз! У девушки вырвался сдавленный крик. Заболело горло. Чутко спавший Тимофей Петрович громко и встревоженно спросил:

— Что случилось?

— Кто-то… — И Марзия замолчала, боясь говорить дальше.

Полог палатки откинулся, оттуда высунулся Тимофей Петрович. Он внимательно посмотрел вокруг и сказал недовольно:

— Нет же никого!

— Не знаю… Кто-то все время толкает под бок.

«Кто-то из парней глупости затевает. Ну, я им…» Тимофей Петрович прошел к большой палатке и заглянул внутрь. Все трое спали сладко и крепко, похрапывая самым натуральным образом.

— А тебе не приснилось это, дочка? В самом деле толкали?

— Нет, это был не сон.

— А-а, тогда все понятно! — И Тимофей Петрович рассмеялся по-детски весело и открыто. — Знаю, знаю!

— Что это было, дядя Тимофей? — удивилась Марзия.

— Обыкновенная лягушка, Марзия! Понятно? Жаба! Курбака! На твоей камышовой постели собирается много жучков, комариков. А лягушка прыгает да ловит их. Мошкара хочет тебя съесть, а ее лягушка глотает. Вот оно как бывает. Ох, жизнь!

И теперь Марзия сама увидела, что здесь и там скачут серые лягушки.

— Нет, так дело не пойдет! Они тебе не дадут покоя. Перебирайся в палатку. А я привык, здесь переночую. Я же тебе сразу предлагал в палатку идти, да ты сама не захотела. Видишь теперь?

В палатке ей показалось скучнее, чем под открытым небом. Пропали звезды с таинственно мерцающими глазами. Сюда не припрыгают охотники за насекомыми. Со стороны большой палатки слышится могучий храп. Видно, это долговязый Аманкул. «Гитарист не может так храпеть, — уверяла себя Марзия. — У человека, который так чувствует музыку, ничего грубого не должно быть. Если он наяву так играет на гитаре, а во сне хрюкает, как боров, значит, он неискренний человек. Нежное пение гитары и грубый храп… Нет, это несовместимо. Конечно же это храпит долговязый. Взять звезды. Они так тонко звенят. Невозможно же представить себе их храп. Значит, и гитарист так храпеть не может…»

К девушке снова подкрался сон с прозрачными и глубокими глазами. В горах, где воздух, как стекло, чистый и ломкий, и сон чист. И снятся совсем другие сны, чем всюду на земле. Девушке приснился белый верблюжонок, который медленно плыл среди пушистых облаков. На шее у него висел крохотный хрустальный колокольчик, который мелодично позванивал, и эти звуки почему-то были похожи на гитарный перебор. Марзии очень хочется догнать верблюжонка, долететь до него, но крыльев у нее нет. Она очень хотела подняться ввысь. Потянулась всем тонким станом, руки раскинула, оттолкнулась узкими ступнями от земли и… полетела. Поднялась стремительно вверх, совсем как ныряльщики, когда они отталкиваются от дна. Стремительным был ее взлет. Посмотрела вниз и увидела глубоко изрытые морщины ущелий, бездомные пропасти, извилистые реки, сверкающие голубые вершины. Вверх, над собой, посмотрела и бескрайнее, бездонное небо увидела, нежного синего цвета. А белый верблюжонок еще дальше. Звон колокольчика слышится издали и еле различим. Нет, не догнать его девушке. Взлететь она сумела, а вот снова на родную и надежную землю опуститься боится. Пугает земля, а белый верблюжонок далеко. Стала она потихоньку спускаться, то и дело останавливаясь. А земля под ней неровная. Ущелья и пропасти, бездна, бездна… Со дна ущелий поднимаются клубы тумана. Там ворочается сказочный белый дракон, это его дыхание породило клочья тумана. Река шумит на дне каждого ущелья. Хоть бы не упасть в пропасть. Она старается встать на ровную землю. Но если случится ей падать в холодную бездну, то примчится белый верблюжонок, и подхватит ее, и спасет. Белый верблюжонок… Она так верит ему. Но вот стала падать девушка в пропасть, потому что потянула вдруг ее к себе бездна. Закричала. Заплакала и проснулась.

Тишина. Только слышится храп из соседней палатки.

— Нет, нет, нет, это невозможно! — шепчет Марзия. — Этого не может быть!

* * *

С той ночи пролетел месяц. В горах еще стояло лето, но уже пожухли, побурели травы, осыпались ягоды дикого винограда и горной черешни. А те, что остались на ветках, почернели, высохли на солнце, уподобились изюму. Кеклики станут их клевать. Сладкая ягода, сухая, не испортится. Корм для горных куропаток. В урочище Тасауз, что и есть Каменная пасть, где идут разведывательные, поисковые работы, много кекликов. За ними особенно не набегаешься по камням. Поэтому все, кроме старого Таласбая, довольно равнодушны к ним. Таласбай не стреляет птиц, как другие охотники, а ловит их силками. Он надергает волос из конского хвоста, соорудит ловушку, петельку свяжет