Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

Мы с Мишкой смотрим друг на друга, ничего не понимая. Вместо того, чтобы лежать там, под обрывом, среди искорёженного железа, сидим как ни в чём не бывало на своих местах, в тишине и покое… Обретя снова, как говорится, дар речи, мы почти хором произнесли те короткие, но выразительные слова, что всегда в такие минуты лучше всего выражают состояние русской души. Но даже улыбнуться этому не было сил.

Отсидевшись немного, вылезли мы наружу и огляделись. Обрыв – метров десять высотой, у его подножия глыбы остроугольные навалены, которые вывозили сюда при проходке мысовых тоннелей БАМа. До края нам оставалось метра три проскользить. Но, развернувшись при движении юзом, жигулёк сшиб задним бампером невысокий мраморный памятник с выцветшей овальной фотографией. Сколько раз я тут ездил, а раньше его не замечал. С этого обрыва, оказывается, упал какой-то бедолага, не повезло ему. И может быть, я только что повторил его ошибку, но, опередив нас, он невольно стал нашим спасителем. Потому что, когда памятник опрокинулся, его постамент встал на ребро и поддел снизу кузов машины, так что задние колёса оказались на весу. Скольжение прекратилось, и мы чуток всего не доехали до границы, за которой – небытие…

И вдруг будто молния шибанула по мозгам: Мишка-то произнёс перед поездкой: «С богом!» Вот и выручил он его, но обставил всё дело так, что сразу не догадаешься. А заодно и меня простил. Потому что не верил я ни в бога, ни в ангелов, ни в чертей и всяких прочих там демонов, леших и водяных. Напротив – твёрдо был убеждён, что их нет. Весь мой практический опыт и высшее образование не оставляли им места в моём мире.

Какой-то проезжавший мимо грузовик сдёрнул нас с постамента. Шофёр сказал: «Ну, мужики, второй раз вы сегодня родились. Молитесь». Поставили мы памятник на то же место, где он стоял, и поехали дальше. Хорошо, что это был последний крутой подъём, дорога стала ровнее. Высадил я Мишку, добрался до дому и чувствую: не могу после всего, что случилось, быть прежним. Нельзя беспечно ходить по комнате, пить чай или читать. Смутно понимаю: нужно что-то сделать, чтобы исчезла непонятная тревога, угнездившаяся в сердце.

Наконец прояснилось… Полез в кладовку, нашёл свечку, зажёг её и поставил на столе. Не крестился, не молился, да и молитв не знал никаких, просто была потребность что-то сделать для Него. Ведь это Он проявил ко мне такое великодушие, это Ему должен я быть благодарен за то, что не оказался там, на камнях под обрывом, искалеченный. Пусть не я сказал: «С богом», но Он спас и меня тоже. Что же я могу сделать для Него, утопший в грехах и неверии? Только зажечь свечку…

И так легко стало на душе, когда затеплился колышущийся огонёк. И ушла тревога эта необъяснимая.

Со временем острота переживаний того дня утихла, снова захлестнула повседневность. Но что-то в душе осталось, почти неощутимое. И я, хотя и не думал сомневаться в своих познаниях, доказывавших мне, что Его нет, всё-таки даже в мыслях побаивался так же категорично, как раньше, отзываться о Нём. Вернее, о том, что Его существование невозможно.

А по Мишке мы недавно сороковины справили… Бригада мостостроителей, где он был мастером, перед выездом в посёлок на пересменок вся перепилась. Водку привёз водитель вахтовки, сел за компанию пригубить маленько, да и увлёкся, назюзюкался тоже до синевы. Мишке не хотелось ждать в прокуренном и пропитанном пьяным угаром вагончике, когда он протрезвеет, и решил, что сядет за руль КамАЗа сам. Косоглазая орава с гомоном загрузилась в салон, в кабине за рулём Мишка был один. В своё время лет восемь проездил он на «москвиче», но такой большой машиной никогда не управлял. И на въезде с крутого поворота на мостик через маленькую речку вахтовка клюнула носом с высокого берега в русло. Вся пьянь осталась жива, и только Мишка из кабины уже не выбрался…

И вот теперь я думаю: почему Он в этот раз приятеля моего не выручил? Может, забыл Мишка сказать перед дорогой, как обычно: «С богом»? Злой был на бригадников своих, волновался, как поведёт машину… И этой малости хватило, чтобы Он перестал ему помогать?

А может, наоборот всё было? Мишка сказал, а Он решил подурачиться. Прикинулся, что не понял. И взял его к себе. Дескать, раз уж ты так хочешь, теперь всегда будешь со мной.

Тогда зачем Он вообще нужен-то? Если Он такой капризный. Если не знаешь, чего от Него ждать. Если нет на Него твёрдой надежды.

Но вслух никому говорить об этом я не решаюсь. А вдруг Он услышит? Чем чёрт не шутит…

Вертолётчики

Что такое: крыльев нет, а летает?

Загадка

Главный транспорт для геологов – вертолёт. Особенно в горных районах, где часто других дорог, кроме как по воздуху, не бывает. Вот и мы, работая в Северном Прибайкалье, постоянно летали, тем более что в прежние времена полёты обходились намного дешевле, чем сейчас. Да и государство не скупилось на авиацию – мы даже поиски проводили не только пешком, но и с вертолёта, потому что искали хорошо заметные издалека белые кварцевые жилы. Но в ситуации, когда многие нуждались в услугах вертолётчиков (кроме геологов, это были охотники, лесники, пожарники, бамовцы, а ещё наука разная), они держались аристократами и могли позволить себе маленькие капризы: то слетать сначала, куда им выгоднее, то груза взять поменьше, а то и вовсе отказаться лететь, если после первой заброски с визуальным подбором посадочной площадки сразу не разметишь для них эту площадку по всем правилам и не повесишь флаг для определения направления ветра. И поэтому все старались водить с ними дружбу и не очень-то возражать их требованиям.

Но так – немного по-барски – вели они себя с незнакомыми заказчиками или с теми, кто по каким-то причинам начинал перед ними пальцы гнуть. А вот если после одного-двух рейсов повезло заслужить симпатию командира или всего экипажа, жизнь становилась прекрасной и удивительной. И можно было рассчитывать, что ты и улетишь вовремя, куда надо, и перевезёшь всё за один рейс, а не за два или три, и маршрут они для тебя проложат самый короткий, без разных огибаний. Ну и они знали, что если ты мяса в тайге добыл или рыбы, или ягоды набрал, то