Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

В общем, несмотря на манеру держаться с некоторым превосходством, это были в большинстве нормальные ребята. Может быть, сама эта манера возникала оттого, что они знали себе цену, ведь их работа сопровождалась серьёзным риском – более серьёзным, чем наша. Геологи часто могли предусмотреть опасность, проявить осторожность, да и на земле спасаться в случае чего легче. А у них, если в воздухе вдруг откажет двигатель или системы управления, оставалось мало шансов на благополучный исход. Однажды случилась авария с вертолётом Ми-8, где командиром был наш хороший знакомый, парень лет двадцати семи. Машина поднялась над землёй метров на двадцать и тут же рухнула вниз. Экипаж остался жив, но командир повредил позвоночник и летать больше не смог. Или вот было, что на Ми-2 разбился совсем молодой пилот, с которым я летал какой-то месяц назад. Он повёз охотника на его угодья и в назначенное время не вышел на радиосвязь, а вечером не вернулся на аэродром. Искали вертолёт долго, даже к экстрасенсам обращались, но всё без толку. И только через год случайно заметили на крутом таёжном склоне искорёженную машину – по всей вероятности, лётчик попал в густую облачность и заблудился… Так что те, кто всё понимал, и не думали обижаться на вертолётчиков, даже если отношения не складывались.

Как вот можно было обижаться на юмориста Махина, командира Ми-восьмого? Он всегда назначал время первого рейса «по нулям», то есть по московскому времени в полночь, а по-нашему это было пять утра. Ему выгодно было отлетать дневную санитарную норму (семь часов) пораньше, чтобы после обеда можно было идти купаться или рыбачить, да и вообще заниматься своими делами. И мы продирали глаза ни свет ни заря и покорно тащились на аэродром. Но была в этом и польза: по утреннему холодку вертолёт мог поднять больше груза, чем днём.

Как-то раз повёз он нас на участок не с утра, а ближе к обеду. Трасса полёта проходила над бамовскими посёлками, где снабжение было как при коммунизме, не то что в нашем. И Махин невинно, будто таксист, решивший тормознуть у табачного киоска, сказал:

– А что, ребята, давайте залетим в Гоуджекит за колбасой.

Начальник нашей партии Бондарев согласился, тем более что сворачивать никуда не надо, посёлок прямо по курсу. Сделали круг и сели на насыпь, рядом с рельсами – их уложили совсем недавно, и поезда, конечно, ещё не ходили. И тут, как муравьи, набежали ребятишки самых разных возрастов – на БАМе много их рождалось. Представьте себе сорок или пятьдесят вождей краснокожих из О. Генри, которые оглушительно орут, размахивают руками и норовят залезть на шасси, потрогать руками хвостовой винт или отвернуть какой-нибудь винтик «на память». Видя такое дело, Махин попросил меня как самого молодого остаться и покараулить борт, «а то эти головорезы разнесут всю машину по кусочкам». Я подобрал длинную хворостину и, сделав свирепое лицо, начал фехтовать. Орава немного угомонилась, но всё время донимала меня расспросами типа «а это что такое?». Я как мог отвечал, пока все не вернулись. То ли колбасы почему-то в магазине не было, то ли не нашли ту, которую хотели, но после взлёта Махин взял курс на соседний посёлок – Гранитный, который лежал немного в стороне. Видимо, он заранее договорился с Бондаревым – тому тоже, конечно, хотелось колбасы (как и всем нам, впрочем), и он разрешил сделать крюк. Здесь Махин сел на грунтовую дорогу возле посёлка, поближе к магазину – воскресный день, движения почти не было, бамовцы отдыхали. Но только заглушили двигатели – показался «Магирус», большой самосвал. Чего уж его понесло куда-то в выходной, неизвестно. Объехать борт нельзя: дорога неширокая, насыпь крутая, а за ней – тайга. Махин с таким видом, будто сажать вертолёт на дорогу – обычное дело, издалека крикнул водителю, чтобы подождал минут десять. Ну, делать нечего, и шофёр, хоть и побурчал немного, терпеливо дожидался, пока мы через полчаса из магазина не вернулись, на сей раз с колбасой. К этому времени с обеих сторон от вертолёта ещё машин пять скопилось – личных легковушек, и водители начали высказывать Махину всё плохое, что о нём думали, но тот невозмутимо проследовал мимо, запустил винты и, обдав автомобили пылью, взлетел.

Иногда бывало и так, что вертолётчики сидят наготове, а заказчиков почему-то нет. Вот вчера очередь из них стояла, всем срочно было надо, а сегодня – никого, и завтра тоже, и послезавтра. Время идёт, до месячной саннормы – восьмидесяти часов – далеко, а это грозит уменьшением зарплаты. Надо как-то налётывать эти часы. И тогда пилоты соглашались на любые рейсы, даже если погода была не очень. А про погоду надо сказать, что совершенно неважно было, какая она стояла здесь и сейчас, главное – какой пришёл прогноз на ближайшее время. А его передавали из города, который находился за четыреста километров от нашего аэродрома. И случалось, что, несмотря на безоблачное небо, диспетчеры никуда лететь не разрешали, потому что прогноз был плохой. Не всегда он подтверждался, и тогда можно было весь день просидеть под ярким солнцем и так и не подняться в небо. Могло быть и наоборот, как однажды: прогноз дали замечательный, полетели мы за пустыми бочками, которые накануне случайно обнаружили на заброшенной геологической базе, а когда через час возвращались, над посёлком была сплошная облачность, и пришлось уходить на запасной аэродром километрах в пятидесяти от нашего. Вертолёт просидел там три дня – облачность никак не расходилась, и мы добирались домой на попутках.

Вот так Вася Шлыков на Ми-втором как-то осенью не мог дождаться ни пассажиров, ни груза, и начальник партии сказал мне, когда я прилетел с участка в посёлок на пару дней по каким-то делам:

– У тебя там технологические пробы с месторождения не все вывезены, а Вася без работы. Выручи его, слетай.

Конечно, чтобы укрепить дружескую связь с пилотом, лететь было надо. В тайге на побережье Байкала только листья начали желтеть, а у нас в горах, откуда я прибыл, уже всё завалило снегом. Погода стояла ни то ни сё: порывистый ветер таскал во все стороны по небу облака, между ними иногда проглядывало солнце. Но прогноз пришёл из города хороший. Я быстро собрался, и мы полетели. Минут через пятнадцать врубились в сплошную облачность. Это очень неприятно – лететь вслепую, не видя никаких прогалин. Начинаешь напряжённо ждать, что вот-вот куда-нибудь врежемся, даже если альтиметр показывает, что летим выше самых высоких