Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

гор, которые тут в окрестностях есть. Да и всё равно снижаться-то придётся, когда пойдём на посадку, а куда снижаться и куда садиться, если ничего не видно? Вася покрутился вправо-влево, просветов не нашёл и сказал:

– Если некуда лететь, надо лететь вверх. Проверено.

И пошёл на подъём. Когда «двойка» проткнула облачность и вышла в ясное синее небо, я поглядел на видневшиеся впереди горы и понял, что так высоко ни с кем ещё не летал. А Шлыков, зная, что уйдёт за пределы своего эшелона, перед подъёмом отключил барограф. И теперь, взяв его в руки и коленями держа штурвал, он стал накручивать на бумажной ленте «правильную» линию. Тогда этими приборами только начали оснащать вертолёты, чтобы усилить контроль за полётами, но хитрые пилоты долго вот таким манером обманывали самописцы, пока их не стали перед вылетом пломбировать.

Долетели мы без проблем, спустились, но сесть не можем: из-под винта подымается снежная буря, лётчик не видит поверхности и не может выбрать место для посадки. Повисели минут пять, сдувая верхний слой рыхлого снега, пока стало хоть что-то видно, Вася кое-как притулился на площадку и держал борт в полувисячем положении, чтобы не провалиться в глубокий снег. Я вылез и, задыхаясь от морозного ветра, поднимаемого винтом, перетаскал мешки с пробами с площадки в вертолёт, сколько вошло, и мы полетели домой. Когда сели, я выгрузил пробы и собрался идти за машиной, чтобы увезти их с аэродрома на базу партии, но Вася сказал:

– Может, ещё раз слетаем? У тебя там проб осталось как раз на один рейс.

Не очень-то хотелось из тёплого цветного бабьего лета снова нырять в беспросветную облачность и лететь в наш чёрно-белый заснеженный мир в горах, но когда ещё будет такой случай, чтобы вертолётчик сам предлагал на тебя поработать? Да и чем быстрее отправишь пробы на исследования, тем лучше. Полетели. И, конечно, опять попали в облака. На этот раз они не были сплошными, и мы пробирались между ними от просвета к просвету, пока не просочились в чистое пространство. По времени пора было показаться нашему участку, но я, хоть и бывал здесь много раз, не находил знакомых очертаний гор или изгибов распадков. Летели-то мы не по прямой, а зигзагами, и чёрт его знает, куда нас занесло. Конечно, у лётчика есть карта, но если не прокладывать по ней свой путь с самого начала, потом в незнакомом месте сориентироваться трудно, карта больно мелкая. Порыскали туда-сюда, потом пошли над какой-то речной долиной, и вдруг я узнал слева гранитную скалу с характерными очертаниями, мимо которой и должен лежать наш путь. Значит, повезло попасть именно в ту долину, которая приведёт нас к участку. Прилетели, снова повисели над площадкой, разметая снег, я загрузил оставшиеся мешки, и Шлыков, поднявшись над землёй, с разворотом начал набор высоты. И вдруг перед нами выросла стена крутого склона. «Вася, отворачивай!» – заорал я, и пилот резко повёл штурвал в сторону. «Ничего не было видно, – пожаловался он, когда мы поднялись над горами. – Но бог всё-таки есть… А тебе никуда больше не надо слетать?»

Многоточие… Зато прогноз был хороший!

Были среди пилотов очень осторожные, были, наоборот, лихие асы. Мурашова по здоровью списали с истребителя, и он переучился на вертолётчика. Но летать гладко и ровно, как другие (извозчики, по его словам), он не умел, истребительные навыки требовали применения, и Мурашов закладывал такие виражи и пикирования, которые для вертолёта казались невозможными. Ребята, летавшие с ним, говорили, что зажмуривали глаза и крепко держались за всё, что подвернётся под руку, когда машина, взлетев с высокогорного плато, камнем падала вниз, в долину. Для него не существовало нелётной погоды, его сдерживали только запреты диспетчеров, не выпускавших борт с аэродрома из-за плохого прогноза. Впрочем, «извозчики» тоже при случае умели рисковать и демонстрировали классный пилотаж, особенно когда оказывалось, что вертолёт набит нашим бутором уже под крышу, но совсем чуть-чуть не вошло. Лишний раз лететь за такой мелочью не хотелось ни нам, ни экипажу. Каким-то образом это «чуть-чуть» впихивалось внутрь, и командир, запустив двигатели, начинал «танцевать»: высадив пассажиров, он мелкими прыжками подкрадывался на вертолёте на край склона или на галечную косу в речном русле, чтобы впереди было хоть немного простора. Затем, уже с пассажирами, вертолёт, зависнув на небольшой высоте, наклонялся вперёд и летел над самой землёй, задевая передним колесом низкорослую травку, пока винт не схватывал встречный ветер, и лишь тогда уверенно поднимался в небо. Главное было – взлететь, а в полёте расходовалось горючее, поэтому к месту посадки вертолёт прибывал заметно облегчённым и спокойно садился без перегруза.

Был и такой полёт, который вспоминать сейчас не хочется. Но в то время и бамовцы, и геологи, бывало, грешили этим. Барографов не было, и вертолётчики летали, где и как хотели… Короче, наш начальник, Вечеров, предложил мне слетать с ним на Ми-2 поохотиться на изюбря. Я думал, что мы только выследим зверя с воздуха, а потом на земле подкрадёмся и будем стрелять из-за какого-нибудь укрытия, но ошибся. Через полчаса, спугнув над горным плато небольшое стадо оленей, пилот Кударов снизился и сбросил скорость, а Вечеров стал целиться из карабина сквозь открытое окно в большого самца с ветвистыми рогами. Изюбрь метался в разные стороны, убегая от рёва двигателей, но спрятаться было негде: плато ровное, без скал, деревьев мало. Вечеров то и дело кричал Кударову, куда повернуть и когда зависнуть, чтобы ему удобнее было выцеливать, несколько раз стрелял, но всё мимо. Наконец изловчился попасть, рогач захромал, потом, проковыляв ещё с десяток шагов, упал на бок. Кударов посадил вертолёт поблизости, и мы, вытащив ножи и захватив топор, пошли свежевать и разделывать тушу. Дело это было небыстрое, Кударов пару раз ходил к вертолёту на связь и докладывал диспетчеру: «Продолжаю работу в квадрате…» Бросив на месте голову с рогами и шкуру, мы загрузили мясо и снятые с оленьих ног камусы. Взлетели с трудом – самец был крупный, матёрый – и взяли курс на один из наших полевых участков. При посадке перетяжелённый вертолёт жёстко ударился колесом о землю, подскочил и пролетел дальше, едва не врезавшись в кедровый стланик на краю площадки. За стлаником начинался довольно крутой склон, и я видел, как побелел лицом Кударов, когда выходил из машины. Подбежали геологи с участка, и мы отдали им почти всё мясо, оставив немного себе и пилоту. Кударов стал сливать на землю керосин, чтобы не было слишком большого остатка