Три истории на моих поминках - Евгения Захарчук

на боку. В какой-то момент наше поколение почувствовало, что звонить по телефону без предварительного предупреждения неприлично. Примерно тогда же меня начали напрягать дверные звонки. Я отключала их везде, где жила, раздражая этим друзей и курьеров.

Я набираю Мие сообщение, что стою под дверью, и неотрывно смотрю на экран, прикидывая, сразу ли она увидит уведомление на телефоне и сколько я готова ждать. И не спит ли она в семь утра. Мия открывает мне почти мгновенно и обеспокоенно спрашивает, не сломался ли звонок. Я пожимаю плечами и крепко ее обнимаю:

— Пожалуй, все планы на эту поездку отменяются, я просто буду стоять и бесконечно обнимать тебя.

«Бесконечно», которое я ей обещаю, заканчивается через сорок хороших теплых секунд.

Мия относит мой чемодан в гостевую комнату, пока я в качестве легкого смолтока рассказываю ей о допросе в обменном пункте и об отобранном на границе паспорте. Я присаживаюсь на кровать, расстегиваю молнию поясной сумки и вываливаю на покрывало смятые долларовые купюры. Извиняюсь, что все в таком виде, говорю, что куда-то на дно рюкзака я кинула несколько евро монетками, которые мне дали в качестве сдачи в обменнике. Мия машет рукой, не волнуют оставшиеся монетки, и ей жутко стыдно, что она попросила меня привезти деньги. Я уверяю ее, что все нормально. Что у меня был отличный запасной план просто закопать деньги где-нибудь в Латвии и выкопать на обратном пути.

Мия предлагает мне типичный немецкий завтрак: свежий хлеб из пекарни (в ее случае из «Азбуки вкуса»), сырную нарезку и джем к нему. Я извиняюсь, мне нужно бежать к бабушке с дедушкой. Я в Москве всего пару часов, но уже кажется, что выбиваюсь из графика и везде опаздываю. Успеваю только принять душ: Мия выделяет мне гостевой санузел, чтобы мы не мешались друг другу по утрам, там на полке стоят пузырьки от Natura Siberica, о которой она, конечно же, тоже успела узнать.

Спускаясь в метро, чувствую, что в голове разблокировался участок, которым я не пользовалась уже несколько лет. Люди настороженно смотрят на меня, я включаю режим защиты. Если кто-то попробует пристать, с моих губ сорвутся заготовленные агрессивные фразы. Никому не улыбаться. Не смотреть в глаза. Встретиться взглядом и улыбнуться — значит дать разрешение. На Таганской я случайно задеваю плечом женщину на эскалаторе и извиняюсь. Она оборачивается на меня и кричит, что я совсем ебанулась. Я терпеливо говорю, что извинилась.

Она спрашивает:

— И че?

Я кричу ей вслед:

— Ну и пошла ты тогда нахуй!

Наконец-то я действительно чувствую, что вернулась домой. Мне хочется зайти в «Дикси» и послушать, как в очереди кричат на кассиров, а те огрызаются в ответ. Может, даже поучаствовать самой и повозмущаться, что товары, которые обещают по акции, пробивают по полной цене. Это был бы восторг. Лучше вегетарианского борща из «ВкусВилла».

Я попадаю на утренний час пик и взываю к мышечной памяти. Чтобы влезть в поезд, приходится растолкать застывших плотными рядами людей на платформе и вмять себя в твердую массу людей в дверном проходе. Задержать дыхание, чтобы двери смогли закрыться. Иначе пропустила бы еще поездов пять. Люди не удивляются и не реагируют на неудобство, я веду себя как своя, опытная. Рука затекает в неудобном согнутом положении, прижатая к чужому телу. В школе на уроках ОБЖ учитель рассказывал нам о первой помощи при синдроме длительного сдавления: как накладывать жгут на руку, если на нее упало дерево. Или сел слон. Или в поезде придавило в толпе. Меня учили выживать в метро в час пик с детства, и я делаю это интуитивно.

Выйдя из метро, я решаю пройтись пешком по знакомым улицам. В подростковые годы я часто соглашалась добираться домой из школы длинными, неудобными мне путями. Не хотелось идти в одиночестве. Подстраивалась под подругу, шла с ней до кинотеатра, мы останавливались у перекрестка. Дальше ей было по прямой, а мне — ждать автобус. Мы оттягивали момент прощания и разглядывали сокровища в ларьке Союзпечати, выбирая, на что будем откладывать мелочь в ближайший месяц: на тамагочи с персонажем из аниме, ручку необычного цвета или тетрис.

Этот ларек снесли в рамках собянинской зачистки города от самостроя. Вместо него поставили аккуратный киоск с мороженым. Над нашим перекрестком высится билборд «Наша профессия — Родину защищать».

Похожие плакаты я нахожу на всех автобусных остановках на пути, название каждой из них я помню наизусть.

Прохожу кладбище и расположенный рядом с ним пустырь шиномонтажа. С пустыря на меня лают бездомные черные дворняги, как в детстве. Их отстреливали в год олимпиады, в год чемпионата мира по футболу, но пустырь, кажется, научился генерировать новых. Я рычу на них в ответ и иду мимо.

У дома бабушки с дедушкой за время моего отсутствия расцвел ЖКХ-арт. Кто-то из соседей поставил под окнами табуретку и аккуратно усадил на нее манекен женщины. Его нарядили в красное платье с белым кружевным воротничком, надели косынку на голову и сунули в руки игрушечного младенца, укутанного в одеяльце. Я мысленно обозвала эту даму Люсей.

Я набираю код домофона по памяти, даже не вспоминая цифры, пальцы находят нужные сами, без моего участия, и дверь приветственно пищит. В лифте висит объявление о задолженностях по оплате коммуналки — те же квартиры, что и всегда.

Здесь я не стесняюсь звонить в дверь, наоборот, звоню трижды, чтобы бабушка с дедушкой точно услышали. Мы по очереди обнимаемся, бабушка пытается прикусить мне ухо, и я по привычке истошно ору:

— Жру-у-ут, меня пытаются сожра-а-а-а-ать! — Отскакиваю от бабушки, говорю, что больше никогда не буду с ней обниматься, но потом благосклонно подставляю шею: — Ну ладно, ладно, кусай, если хочешь.

Это лучше, чем «наполеон» с малиной из «ВкусВилла».

Бабушка утопывает хлопотать на кухню, а я иду к дедушке в комнату доставать кошку. Кошку я принесла бабушке с дедушкой без предупреждения, месячным котенком, буквально в подоле, чтобы им не было одиноко. Спустя пару месяцев она перестала меня признавать и превратилась в шипящее чудовище с восемнадцатью острыми когтями, постоянно направленными в мою сторону. Дотрагиваться до себя она разрешала исключительно дедушке. Бабушка могла погладить только в том случае, если кошка нежилась на солнце, лежа на микроволновке. Но и бабушку с дедушкой кошка периодически подло кусала за ноги без причины. Бабушка смиренно говорила: «Ну, ты тоже не всегда подарок, но мы же тебя любим. Вот и ее любим».

Кошка просыпается, как только я захожу