Три истории на моих поминках - Евгения Захарчук

— А если мы… ну… три раза…

— Да ради бога. — Она благосклонна и величественна. Украдкой кивает на камеру наблюдения: — Только не подряд три раза. Один раз меняем, и потом идите погуляйте минут пятнадцать. Насладитесь историческим центром. Брусчаточкой. И возвращайтесь, лапушка.

Она меняет мне полторы тысячи евро, я, не пересчитывая полученные купюры, быстро засовываю их в поясную сумку, без конверта, просто так. Комкаю деньги, боясь, что все это окажется шуткой и их отнимут.

Я выхожу из обменника и ставлю на телефоне таймер на пятнадцать минут. Надежда, наверное, выбрала эту цифру от балды, но мне хочется выполнять ее указания четко, будто готовлю яйцо пашот и важна каждая секунда. Я не иду гулять по центру, а начинаю наматывать круги вокруг здания, но на пятой минуте мне приходит в голову, что камеры могут быть и снаружи и по ним будет видно, что я из обменника вышла, пятнадцать минут вокруг него бродила, а потом зашла обратно. И я ухожу путать следы по дворам. Хорошо, что Надежда меня не видит. Она бы пожалела, что связалась со мной.

Обменяв деньги в три захода, я пытаюсь пообедать: прихожу в ресторан, заказываю пасту. Ее приносят почти сразу. Макароны красиво плавают в грибном соусе, а я медленно гоняю их вилкой по тарелке и не могу уговорить себя поесть.

Глава четвертая

— Так, ну а ты чего не идешь в автобус? — Водитель проверяет, все ли вышли из зала ожидания российского пограничного пункта, и находит меня, уставшую стоять и присевшую на стул.

— Мне не вернули паспорт.

— А что не так с ним? Постирала в машинке с одеждой? Было тут такое на прошлой неделе. Три часа мурыжили девчонку.

— Без понятия. Нормально все с ним. Вроде.

— Да ты не переживай так. Проверят твой паспорт, выдадут путевку в санаторий с трехразовым питанием бесплатным.

Когда до меня доходит смысл его шутки, я понимаю, что можно было бы нахамить в ответ, но вместо этого я вежливо улыбаюсь:

— Ха-ха. Вы уедете без меня?

Интересно, сколько ждали вчера того парня, который сейчас заперт в служебном помещении КПП, прежде чем уехать без него.

— Ну подожду немного.

— Немного? Это сколько? Часто такое бывает вообще?

— Я ничего не знаю, — жестко отвечает водитель автобуса. — Да не ссы ты так. Хочешь, покурим пойдем?

— Нет, спасибо.

— Ну как знаешь, а я пойду.

Я прикидываю, что было бы, если бы я просто пошла в автобус вместе со всеми, без паспорта.

Впрочем, нет. Мой паспорт мне слишком дорог. И он совсем новый.

Я получала его уже во Франкфурте. В Германию я приехала с паспортом, срока действия которого хватило только на два года.

Я купила для своего паспорта кожаную обложку, потому что мне казалось, что бордовый цвет слишком гордый. Я путалась в своих чувствах каждый раз, когда приходилось доставать паспорт. Протягивала его на стойках регистрации, в пунктах выдачи заказов, в поездах всегда немного зажмурившись. И все же именно он давал мне возможность находиться в Германии. И его срок истекал.

Я читала новости по привычке. В Канаде не пустили в посольство россиянку из-за подписки на оппозиционную группу в соцсетях. Она живет в Канаде уже десять лет, ее дети ходят в местную школу. Возможно, без нового паспорта ей придется уехать. Чем ближе был день подачи документов, тем больше появлялось таких новостей. Я не понимала, это тенденция или я просто слишком много читаю новости. Я перестала писать в социальных сетях. Мне хотелось быть незаметной и неважной.

Я взяла отгул на работе. В моих руках был квиток с записью на 9:04. Оделась слишком легко для февраля, и это было опрометчивое решение. Я не успела уложить волосы, кудри выглядели неопрятно. Фотография выйдет плохая.

«Держи лицо», — говорила я себе, подходя к зданию консульства. Перед кем держать лицо? Я не знала.

По левую сторону дороги — оплот России в Германии, блочное здание с массивным фасадом из розового мрамора, на котором выпячивался золотой двуглавый орел, такой неуместный в окружении европейских исторических домов. И забор. Конечно, забор. Наверное, единственный на весь город.

По правую сторону дороги — бессрочный украинский протест. Весь тротуар был заставлен плакатам и и транспарантами — большими и маленькими, распечатанными и нарисованными от руки детьми, взрослыми, с лозунгами на украинском, русском, английском и немецком. Свечи и фотографии погибших детей. Угрозы и крики о помощи.

Вся улица вокруг российского консульства утопала в желто-синем цвете.

Я прошла мимо протестующих украинцев, не глядя на них, и выбрала свою сторону дороги, ту, на которой толпились мои соотечественники, безуспешно пытавшиеся организоваться в очередь на вход в здание.

Я встала в самый конец.

В хвосте очереди еще было видно женщину по другую сторону дороги, укрывавшую плечи украинским флагом. Она запустила музыку на мощных колонках. Протяжная лиричная песня «Океана Ельзи» тоскливо слилась с морозным ветром раннего утра, и люди в очереди застыли под нее. Надо было спросить, кто последний, но я не могла выйти из оцепенения. Решила стоять просто так.

Наконец очередь продвинулась, я — вслед за ней, за забор, на территорию консульства. За забором не видно плакатов, не видно украинцев, я оказалась в толпе людей, озабоченных своими документами, они нервно поглядывали на часы. Нет-нет да и проносилось: «Извините, а у меня вот запись через пять минут, пропустите меня вперед». — «Девушка, да у нас тут у всех запись через пять минут, все стоят, и вы постоите!»

Забор мог закрыть вид на плакаты, но не скрывал от сокрушительно громкой украинской музыки, заглушавшей все попытки местного сотрудника организовать посетителей. Какие они? Мне некуда больше смотреть, я смотрела на людей. Старые. В большинстве своем старые. Простые. Не какая-то там богатая элита или европейские зажиточные пенсионеры. Пожилые бабки и деды, неизвестно как сюда попавшие. По еврейской линии? Может, дети вывезли? И они стеснялись говорить. Вот уж невиданное дело. Я и сама не спешила открывать рот: пользоваться русским непривычно. Или все просто замерли в тоске момента?

Грустные песни из колонки сменились на задорные народные. Казалось, они орали на нас еще громче.

Ни одного комментария. Ни одного словечка. Вот эта женщина на в красном пуховичке рядом со мной, о чем она думала в тот момент? Разрывалась от возмущения? Или, наоборот, еле сдерживалась, чтобы не пуститься в пляс прямо здесь?

В Германии россиянин россиянину волк. Музыка становилась бодрее с