Сердце под замком - Ферзан Озпетек

невыносимая. Спасает одно – сбросить одежду, так что теперь мы работаем голыми, как младенцы, прикрытые только кожей, тонкой оболочкой, перепачканной в краске, блестящей от пота и желания: два зверя в клетке, огненной клетке, где пылает, сжигая все вокруг, наша любовь.

Маленький холодильник забит бутылками воды, пива и немудреной едой, которая то и дело заканчивается, и тогда приходится по очереди выходить за продуктами, оставляя партнера тосковать в ожидании. Мы даже придумали некий магический ритуал: тот из нас, кто должен уйти, кладет в карман сложенный вчетверо листок с изображением перекрывающихся сердец, символов нашей любви, а парный к нему остается висеть на стене мастерской, и бьющееся сердце по-прежнему объединяет нас, где бы мы ни были.

Однако единственный по-настоящему мучительный голод – тот, что заставляет нас хвататься друг за друга с настойчивостью потерпевших кораблекрушение, которые пытаются доплыть до берега. Мы рисуем, занимаемся любовью, рисуем, едим, мочимся, рисуем, занимаемся любовью, едим, рисуем, занимаемся любовью, и снова рисуем, и снова занимаемся любовью, словно в самом конце времен. Не знаю, что на нас нашло.

Мастерская достаточно велика, и мы поделили пространство: у каждого свой уголок, свои холсты, краски, кисти. Но даже рисуя, я чувствую спиной твое присутствие – вдохновляющее, поддерживающее. Ловлю твои жесты, слышу твое дыхание, шорох кисти по туго натянутому холсту. Мы – два тела, внутри которых бьется одно сердце; все, чем живешь ты, ощущаю и я, все, что успеваю постигнуть я, уже знаешь ты.

Сейчас ты дремлешь: восхитительное мускулистое тело вытянулось на измятой простыне, руки и ноги раскинуты, как у «Витрувианского человека» Леонардо, заняв весь матрас. Никогда не видела, чтобы кто-то так спал.

А я пользуюсь твоим беспамятством, чтобы запечатлеть, вывести черным по белому тот водоворот чувств и эмоций, что, наполняя и поглощая одновременно, удерживает мою душу в потоке настоящего, здесь и сейчас.

С того момента больше трех месяцев назад, когда я вернулась в багетную мастерскую, чтобы сделать тебе предложение, мы не расставались ни на минуту. Кажется, пролетела уже целая жизнь. Я хотела спросить тебя, могу ли я стать твоей покровительницей, а сама стала любовницей. Целую речь подготовила: как сниму для тебя мастерскую, дам задаток на первое время, познакомлю с галеристами… Такой талант не должен пропадать в подсобке у багетчика. Просто доверься мне.

Волновалась, как девчонка: для женщины за сорок – просто позорище. Но сердцем уже чувствовала то, во что никак не могла поверить разумом.

Стоило мне, согнувшись под тяжестью собственных мыслей, подойти к мастерской, как дверь распахнулась и появился ты – в теплой куртке, с сумкой на плече, словно собрался в долгое путешествие. Ты выглядел раздосадованным, но, увидев меня, улыбнулся: губы разошлись, обнажив крепкие белые зубы, в глазах затеплился огонек и все лицо озарилось ослепительным светом.

– А, вот и моя фея-крестная! Ты как раз вовремя. Случайно, не знаешь, кто бы мог на пару дней пустить к себе бедолагу, умудрившегося разом потерять жилье и работу? Парень готов на все, но сейчас без гроша, так что оплата исключительно натурой, – лукаво усмехнулся ты. – Я на все руки мастер: и плотник, и сантехник, и маляр…

– И художник, – подыграла я.

– Ну разумеется! Во всяком случае, хочется верить! Кстати, кроме шуток: я послал старика к черту, и он меня вышвырнул. А жаль, я ведь и жил здесь, он поселил меня в какой-то дыре на задах… В общем, если поможешь найти угол… Ну, это будет просто сказка.

– Представь, я как раз знаю одно местечко. Но учти, предложение об оплате натурой хозяйка воспримет крайне серьезно.

Естественно, этой хозяйкой оказалась я – хотя ты и сам уже это понял.

Мы дружно рассмеялись, потом вдруг замолчали, заговорщически поглядывая друг на друга. Между нами было не меньше метра, но мне показалось, будто наши тела слились воедино. По спине побежали мурашки, живот скрутило. Не знаю, всем ли дано отследить тот самый момент влюбленности, но наш случился именно тогда.

XI

Два дня спустя, снова увидевшись с Камиллой на курсах актерского мастерства, Аличе инстинктивно постаралась держаться от нее подальше. Пережившая унижение, отвергнутая на кастинге, последнее, чего она хотела, – выслушивать хвастливые россказни той, кого выбрали в первых рядах. Или, что еще хуже, слова сочувствия. Однако Камилла, похоже, сама хотела с ней поговорить. Аличе, как обычно, пришла на пару минут позже, когда группа уже вовсю разминалась в спортзале, и Камилла встретила ее нетерпеливым жестом: мол, не убегай после занятия, есть разговор. Интересно, о чем это, подумала Аличе. От одной мысли, что ей придется терпеть унылые откровения восходящей звезды итальянского кинематографа, ей стало дурно. Но она ошибалась.

– Завтра тебе непременно нужно на студию! – безапелляционным тоном заявила Камилла, едва войдя в раздевалку.

Занятие выдалось особенно выматывающим, и обе девушки совсем взмокли. А душ, несмотря на одиннадцать вечера, был занят.

– Чего ради? – хмыкнула Аличе. – Мне же сказали, что я безнадежна…

– Кто сказал? Чезаре, кастинг-директор?

– По-моему… То есть да, он…

Аличе покраснела, словно призналась, что безнадежно влюблена, но приятельнице было не до того:

– Ну значит, передумал. Вчера на площадке я своими ушами слышала, как он жалуется, что для сцены на площади придется снова набирать массовку. Я сразу подумала о тебе и даже собиралась спросить, когда прослушивание, но не успела: увидев меня, он спросил о тебе первым делом. Похоже, ты и в самом деле его зацепила… – Камилла смерила Аличе лукавым взглядом, и та почувствовала, что краснеет еще сильнее.

– Я? Ты уверена? – пролепетала она.

– Именно! Он же видел нас вместе, вот и попросил передать: если придешь завтра с утра, ангажемент тебе гарантирован. Я бы раньше сказала, да не знала, где тебя искать…

– А что конкретно он сказал?

И Аличе заставила Камиллу повторить всю историю еще три раза, пока та не улизнула, сославшись на усталость.

* * *

Наутро Аличе снова встала ни свет ни заря, чтобы подготовиться как можно тщательнее. Должно быть, в молодости фигура тети Ирен напоминала ее собственную – у них даже был один размер ноги, – и теперь Аличе, надевая синее платье, сидевшее на ней как влитое, и босоножки на высоком каблуке, испытывала очень странные чувства. В зеркале она увидела незнакомую девушку с тонкой талией и смешливыми распахнутыми глазами, а когда попробовала собрать волосы в хвост, эта девушка понравилась ей еще больше. Долгие годы Аличе