Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури

лесотехника мы тут всю жизнь прожили, и детей вырастили, и никогда без хлеба не оставались, хотя жизнью на широкую ногу никогда похвастаться не могли, верно я говорю, а, отец? — сказала мать.

— Так точно, — сказал отец. Он наконец-то встал с качалки, подошел к столу, взял кофе и побрел обратно — в одной руке чашка, в другой трубка.

— Мы опирались на слово божье, и вам советую строить свою семейную жизнь на том же, — сказала мать. — Да, — боязливо вставила Анники.

Я встал и пошел в другую комнату, чтобы не слушать всего, что сейчас последует, но все же слышал в раскрытую дверь. Мать первым делом пообещала помолиться за нашу с Анники жизнь, чтобы нам легче жилось, чем довелось ей самой, потом похвалила сама себя, ибо без нее не было бы и того, что есть, долг за дом как-никак выплачен и участок собственный, даже сколько-то денег в банке, но это благодаря тому, что она сама за всем присматривала: отец-то этакий растяпа, да и меньшой сын, видать, пошел в отца; Анники следует хорошенько за мной присматривать, не важно, что я сейчас работящий и порядочный, небось все-таки унаследовал кое-что от отца, хотя и кажется, что здравомыслием пошел в мать.

— Лучшего сына ты у нас получишь, тут и говорить не о чем, — сказала мать.

И я услышал, как отец сказал:

— Да будет тебе, мать.

— Но это же правда.

— Можешь проверить, — включился и брат, но это никого не рассмешило.

Я смотрел в окно. На поле кучи сахарной свеклы и ботвы были припорошены снегом, озеро у берега обледенело, и лодки лежали, перевернутые, на берегу, к середине озера была открытая вода, она казалась серой, а еще дальше, между островами, — голубой, ясной и холодной.

Мать рассказывала, как отец еще в пятидесятых годах хотел податься куда-нибудь попытать счастья, но она не пустила, не понимала, как же это — слоняться по стране с маленькими детьми! Да, в отцовском роду передавались ио наследству такие черты характера, но им ни на йоту нельзя уступать, ни в чем! Я вернулся в гостиную и сел за стол. Мать догадалась замолчать, не дожидаясь, пока я выскажусь неодобрительно.

— Если кофепитие закончено, мне бы хотелось немного показать Анники нашу деревню, — сказал я.

— Да что тут показывать городскому человеку! — Мать усмехнулась, качнулась вперед-назад на стуле, всплеснула руками и засмеялась так, что пришлось вытирать слезы.

— Ну, немножко осмотрим то, что есть, — сказал я.

— Во всей деревне нет ничего, кроме двух лавок и двух пропахших потом кабаков! — Мать продолжала смеяться.

— Сходим хотя бы на берег озера, — сказал я.

— Да и там сейчас мокро и грязно. Лучше уж сидели бы дома.

— Надо же им подышать свежим воздухом, — вступился за нас отец.

— Побудьте лучше во дворе, — сказала мать.

— Мы все-таки сделаем небольшой кружок по деревне, — сказал я.

Мать все предлагала и предлагала Анники булочки, и пирожные, и торт, украшенный ломтиками банана, и сетовала на скромность и бедность угощения, Анники заверяла ее в обратном, и они препирались так долго, что брат стал урезонивать мать, чтобы она прекратила насилие над Анники.

— Да я не насильно, но надо же попотчевать. Она ведь стесняется, чужая еще, — сказала мать.

— Ничего, Анники умеет за себя постоять, — сказал я.

— У отца была раньше привычка говорить, что маленькая брюнетка умеет постоять за себя. Но Анники-то не брюнетка, скорее блондинка, — сказала мать.

— Большая и светлая, — сказал я.

— Эти сыновья своему отцу не верят, — посмеивался отец в кресле-качалке.

— Такие женщины с возрастом толстеют. Со мной самой это случилось, когда я ждала Ильмари: вес поднялся до семидесяти пяти, да так и остался. Но когда ждала Калерво, вес даже и не поколебался. У меня был жуткий аппетит, и отец все время подбивал есть. Сам-то он расхаживал по лесам целыми днями и заказывал, чтобы я готовила блюда посытнее, а потом подбивал меня саму есть их, и я ела. Вот и стала такой толстой старухой, — сказала мать.

Ни у кого не нашлось ничего добавить к этому. Встали из-за стола. Анники попыталась помочь матери носить в кухню грязную посуду и мыть, но мать, конечно же, ей не позволила, взяла за руку, отвела обратно к дивану и усадила, нажав сверху на плечо.

— Ну, теперь мы пойдем, — объявил я.

— Да успеете еще. Деревня никуда не денется, — сказала мать.

— После сидения за рулем полезно немного пройтись, — сказал я.

— Идите, идите. Я вас не задерживаю, — сказала мать.

— Пошли с нами, — предложила Анники моему брату.

— Зачем же я буду мешать счастью молодых, — сказал брат.

— Этому не помешаешь, — сказала Анники.

Я тоже позвал брата с нами, и он отправился в комнату надеть куртку и ботинки. Одевшись, он прошел через кухню в переднюю, мать тут же принялась выговаривать ому, что надо было отпустить нас идти вдвоем, взрослый мужик, а таких вещей не понимает.

— Пошли, — сказал брат и вышел первым.

Я подал Анники пальто и сам натянул куртку, мать еще подошла сказать, чтобы мы долго не гуляли и чтобы не простудились, особенно Анники, ведь она городская и не привыкла долго быть под открытым небом, да еще в деревне.

— Но я же тепло оделась, — сказала Анники.

— Такая осенняя погода обманчива, — поделилась мать жизненным опытом.

Наконец вышли из дома во двор. Мать следила за нами из окна кухни, брат обошел вокруг моей машины, даже^. заглянул вниз, под колеса, подергал спереди и сзади за бамперы и, заглянув в кабину на приборный щиток, сказал, что амортизаторы в порядке, я сказал, что сменил амортизаторы, проехав пятьдесят тысяч километров, что почти у всех марок машин они к этому времени изнашиваются, брат стал рассказывать, что, пока он был в армии, у машины отца отказали амортизаторы и ни отец, ни мать не догадались их сменить, отец говорил, что у них обоих с матерью к старости стало так болеть в спине, что, когда охали в машине, каждая ямка на дороге вызывала у них мучения, мать опасалась за почки и сделала в больнице анализы, а врач