Комната одиночества - Александр Павлович Волков

Во! Принцип – только выжить и сортировать! А как быть с теми, кто полностью безнадежный, которых поместят в шестую палату? Пусть ранен в голову, пусть размозжены ткани мозга и синдром взаимного отягощения. Да, я все понимаю и знаю, кого и как сортировать, но кто спросит при заварушке, как я сортировал? Никто! Я понимаю, что нужно в первую очередь отправить легкораненых, тех, кто обязательно станет в строй после лечения. А с теми, кто заранее обречен на пристальное внимание, нужно сразу прощаться, они уже никому не будут нужны в той, будущей войне. Ведь те, с кем нужно возиться, быстро не смогут вернуться в строй. К такому положению нужно привыкнуть, говорят полковники и пьют пиво. И то, что человеческая жизнь – пустой звук, никого не волнует. Привыкнуть? Легкораненый – это ушиб, царапина, пулевое или еще какое-нибудь ранение мягких тканей, а тот, кто получил что-то более сложное, ну что ж, не повезло! Прощайте, ребята!

Но самое главное не в этом, полковники всегда оставляют виноватым другого, они говорят так:

– Как поступить в той или иной ситуации – на вашей совести, коллега!

Поэтому остается только одна надежда, что ЭТО не начнется! А пока, и я согласен, можно просто поиграть в войну, например, если не вдумываться в конкретные цифры, прогнозировать санитарные потери и их медицинское обеспечение во время десантных операций на всех трех этапах. Можно гордо крутить головой и с умным видом сообщать представительной комиссии, что десант заворачивается назад, если до момента начала боя за высадку потеряна половина личного состава. Но половина-то уже потеряна! «Моя» специальность в расчет не берется – подумаешь, один водолаз из тысячи «поймает» газовый пузырь в позвоночный столб, так один, а не многие. Только то, что ему придется безвылазно сидеть остаток дней в инвалидной коляске, тоже почему-то никого не волнует. Эх, анатомия спинного мозга, отсутствие сосудов, одна диффузия. Центры всех функций там, в спинном мозге, а какие водолазы парни: рост, вес, цвет глаз – жеребцы из отборной роты. И маленький, ничего не весящий пузырек газа, не растворенный ни в жире, ни в плазме, но какие разрушения!

Но полковники говорят о массовых потерях! Вот, говорят, начался, к примеру, бой за высадку. Давайте считать, сколько пораженных окажется в воде, а, сколько на берегу, в зависимости от степени напряженности боевых действий. Вот и поговори с такими.

Далее специальные вопросы, а напоследок, перед застольем, шутка председателя, это на прощание, как напутствие, нужно так понимать:

– Если, товарищи, помощь приходит быстро, то санитарных потерь полно, а если запаздывает, то этих санитарных потерь нет вообще!

Ясно, что он хорошо усвоил принцип сортировки при нанесении противником массированного удара. Все правильно, главное четко знать свое дело, тогда можно успешно воевать.

После этой первой комиссии я уже спокойно относился ко всем последующим. Тем более, что с грузовиком у пожарников я договорился заранее. И дело в шляпе. Как понаедут, тут же везем их в Супсу за бамбуковыми удилищами. В Гегечкори за дешевыми, почти даровыми цитрусовыми и к Резо или Цкарачкара за чачей из абрикосов – и комиссия довольна до безобразия.

А то еще есть вариант – попробовать на морвокзале фирменных купат. Неплохой ресторан на морвокзале, я одно время частенько туда захаживал. В общем, как себя вести с комиссиями, я понял, и больше меня проблемы по этому вопросу не донимали. Обычно хватало нескольких фраз во время застолья, чтобы расположить к себе этих мордастых проверяющих. Кроме всего прочего, конечно. Как-то во время перерыва в застолье подходит в тамбуре ко мне председательствующий и говорит:

– Ну что, перевести вас отсюда? Вы мне понравились, ясно излагаете.

Я подумал, чего это он ко мне подошел с таким предложением? Ведь я только один раз в разговор вмешался. Когда кончились эти обязательные тосты, вернее не закончились, им, по местным обычаям, нет числа, просто больше четырех или пяти никто из наших не знал, то стали предлагать тосты кто как мог. Я, чтоб подстроиться под общую дудку, начал болтать о всеобщей доброте. Поднял стаканчик и говорю:

– Как говорил Лао Цзы, покажи мне насильника, который хорошо кончил – я возьму его в свои учителя, – потом повернулся к председательствующему: – Знаете, всему нашему личному составу понравилось, что во время проверки вы, как председательствующий, подошли с меркой Великого философа древности, особенно, когда касалось наших профессиональных знаний. Итак, за оправдательный уклон в отношениях!

Председательствующий покачал головой, как будто собирался заплакать, и произнес:

– Какие люди пропадают.

Потом уже подловил меня этот полковник в тамбуре – перепил дядя, это ясно, и никакого перевода не будет, перевод в Севастополь так просто не делается.

Общаться с комиссиями я больше не боялся, но вот что донимало по-настоящему, так это то, что происходило в части, в бригаде, каждый день, всегда. Например, заспорил я о доктрине с Олегом, нашим водолазным специалистом. Так Олежек стал упираться насчет того, что все правильно в руководящих положениях. Я понимаю, в водолазном деле, при водолазных спусках нельзя применять никакой самодеятельности. Потому Олег так и рассуждает, по принципу: «Написано – надлежит непременно выполнять». Так вот, Олежек отмахнулся насчет моих поэтических, с его точки зрения, выпадов о ценности каждой жизни и говорит:

– Во всем так! Выполняй приказы беспрекословно – и никаких осложнений не будет ни в чем.

– Ни в чем? – еще переспросил я.

Но буквально за полгода до получения своей третьей звездочки на строевом смотре Олегу впаяли трое суток за обман начштаба. Не поддел, как было приказано, парадку под шинель, а начштаба возьми да проверь. Меня, правда, не было, я в госпиталь успел ноги унести с этого строевого смотра, но свидетели рассказывали, как все произошло. Начштаба уже мимо прошел, но почему-то возвратился к Олегу и приказал ему расстегнуть шинель. Олег, говорят, скис, ведь при первом обращении начштаба Олег ответил, соврал, то есть, что парадка у него поддета. Не поверил, наверное, начштаба. Вообще-то начштаба – въедливый мужик. Как притащится в госпиталь, хоть прячься в инфекционное отделение, в которое посторонним вход воспрещен. То ему нужно матроса-водителя накормить, то его самого, а потом, когда насытится, начинает предъявлять жалобы то на печень, то на сердце, то на легкие. Хорошо, что про наличие селезенки у себя в организме начштаба, видимо, не знает, а то пришлось бы ему ставить после цирроза печени, хронической ишемической болезни сердца и силикоза легких еще и тромбоцитопеническую