Комната одиночества - Александр Павлович Волков

А Кешик говорит:

– Олег скорее нам с тобой челюсти посворачивает, чем матроса тронет хоть пальцем.

Потом Кешик посмотрел под стол, где обычно бутылочка со спиртом стояла, но я сделал вид, что не понял намека. Тогда Кешик устроился на стуле и начал рассказывать, как он обломал одного дерзкого матроса в каком-то дальнем плавании. Матрос, как водится, не подчинялся Кешику и даже издевался. Кешик тогда был лейтенантом, и не просто лейтенантом, а хотел служить как «бобка». Так Кешик взял как-то у врача касторки и заставил матроса выпить целый стакан, силой заставил. А когда матрос проглотил дозу, тут же, как двинет по брюху кулаком. У матроса, естественно, все содержимое кишечника оказалось в штанах. Кешик подождал, пока матрос постирается, опять влил ему в рот касторки и вновь по брюху кулаком как двинет. Вот такой фокус сотворил Кешик.

– Так вот, при моем появлении к третьему разу вытянулся матрос по стойке «смирно». Вот тебе и «годок»!

Интересно, а я и не знал, что Кешик тоже отменный практик. И зачем человек пьет? Ему бы до комбрига расти и выше.

Как-то я снял анамнез на предмет пограничного состояния с матроса Гары. Был такой «половинка» по сроку службы. Так, серость и посредственность. По-русски, правда, на службе выучился разговаривать без западно-украинского акцента, но книжек никаких не читал, аттестат имел ровно три балла, но в «залетах» не был замечен, не употреблял спиртного, в общем, служил исправно. Когда я возвратился из интернатуры и Воронин развернул широкую работу по поводу порки меня, как отъявленного комсомольца, позорящего свое высокое звание, Гара подал заявление в партию. И вот комсомольское собрание, на котором два вопроса: первый – поставить мне фитиль, второй – выставить Гаре «добро» на прием кандидатом в члены КПСС.

Со мной Воронин расправился быстро. Побряцал эпитетами: стыдно, позорит, не оправдал, для профилактики и тому подобное. А потом сразу поставил на голосование:

– Кто за строгий выговор?

Все подняли руки, даже я, для смеха, поднял. Помню, поднял руку и думаю, что через пару лет, когда я по срокам уже выйду из комсомола, то подарю учетную карточку Воронину, чтоб себе на стену в кабинете повесил.

Потом стали Гару разбирать. Тут я взял слово.

– А зачем ты в партию подаешь заявление? Ты что, ощущаешь внутренний позыв быть среди лучших?

Гара посмотрел на Воронина, но тот опустил глаза и подождал минуту, потом, когда пауза затянулась, взял слово:

– Я думаю, что человек, прежде, чем подать заявление, подумал, поэтому решение его не скоропостижное, а продуманное. Так, Гара?

– Так.

– Тогда у меня еще один вопрос!

Воронин посмотрел на меня и поморщил свои усики.

– Мы с тобой беседовали, помнишь? – обратился я к Гаре.

Гара кивнул.

– Аттестат у тебя на три балла еле тянет, ну, это ладно, несовершенство системы образования. А сам-то ты книги читаешь? Если да, то, какие, назови любимых авторов.

Гара опять посмотрел на Воронина, тот вновь опустил голову и подождал с минуту. Гара засопел и произнес еле слышно:

– В школе читали.

– Школьная программа: Толстой, Андреев, Куприн… – не унимался я.

– Я закончил украинскую школу.

– Отлично, тогда Панас Мирный, да? Коцюбинский, Стельмах, помнишь?

– Стельмах? Нет, других читали.

– Кого?

Опять Гара молчит и только глаза на замполита косит. Естественно, Воронин берет слово:

– Я считаю, что у кандидата в члены КПСС Гары будет время пополнить свой теоретический базис за время службы, и партия, вернее, членство в партии только будет способствовать этому. Правильно, Гара?

– Правильно.

– Тогда у меня есть еще вопрос! – вставил я.

Воронин повысил голос.

– Есть предложение прекратить прения и перейти к голосованию.

– А если я не совсем понял, какой перед нами кандидат? Я имею право спросить?

– Имеете, да только сначала проголосуем за предложение, – продолжил Воронин. – Итак, кто за прекращение прений?

Все подняли руки, для смеха поднял руку и я.

– Так! – Воронин стал суровым. – Единогласно!

Помолчал еще секунду, строго осматривая лица, и продолжил:

– Переходим к голосованию. Кто за то, чтобы комсомольца Гару А. П. рекомендовать кандидатом в члены КПСС, прошу поднять руку!

Все подняли руки, я тоже поднял.

– Хорошо, единогласно! – промолвил Воронин и с еще большим, чем прежде, суровым видом поднялся и поздравил Гару с удачей.

Гара покраснел до корней волос, и что-то прошептал, но я не расслышал слов.

Я поднялся и сказал:

– И все-таки можно высказаться, пусть после голосования?

Воронин барственным жестом попросил меня продолжать.

– Что я хочу сказать, товарищи, – начал я, матросы по тону моего голоса поняли, что я волнуюсь, затихли и подняли головы, как насторожившиеся суслики. – Как сказал один латиноамериканский писатель, называть его не буду, все равно вы его не знаете, что миропорядок внизу есть отражение миропорядка горнего.

Меня тут же перебил Воронин.

– Нет уж, товарищ лейтенант, вы назовите, а вдруг мы знаем! – и уже щека Воронина задергалась вместе с усиками.

– Борхес, друг Пиночета! Так вот…

Но Воронин как с цепи сорвался.

– Что-то мне непонятно, как может на комсомольском собрании произноситься имя палача чилийского народа? А? Или вы забылись, где находитесь…

Тогда я перебил Воронина.

– Это вы забылись! Как вы разговариваете? Это не политотдел!

В общем, меня понесло. Матросы не знали, что делать.

– Перерыв! – крикнул Воронин.

Я выскочил на верхнюю палубу этой дурацкой баржи и побежал к себе в кабинет. На собрание я больше не возвращался. Потом узнал, что Воронин поливал меня грязью почти полчаса и все нажимал на то, что, на собрании все равны, независимо от званий и партийной принадлежности.

Когда я бежал под дождем в свой кабинет, сорвавшись с комсомольского собрания, понял, почему военных называют «ангинами». Потому, что военный может так, в переносном смысле, конечно, схватить за горло, что хуже ангины, вернее, ее осложнения, так называемого ложного крупа. У меня были больные с ложным крупом. Дышат тяжело, с хрипом и свистом, положение вынужденное, страх в глазах, и только мощной отвлекающей терапией можно снять приступ. Какую отвлекающую терапию применить Воронину? Но самое обидное, что я стал тогда за собой замечать, что чем больше общаешься с «ангинами», тем сам все больше «ангиной» становишься. Обидно, и никак не остановить процесс.

9

Конечно, я понимаю, военная доктрина, принципы, этапы или, как еще говорят, эшелонирование, конечная цель и все прочее. Только не могу понять – зачем? «Запахнет жареным, – смеются полковники медслужбы за маленькой рюмкой пива, – самая главная цель медслужбы – остаться