Комната одиночества - Александр Павлович Волков

пить, вызывают в приемную к телефону. А на проводе наш новый прокурор, активный такой подполковник, что Лешу Серова засадил на шесть с лишним лет в грузинскую тюрьму. Я струхнул, думаю, неужели по мою душу. Слышу, нет, дело другое.

– Лейтенант, нужно срочно двух педерастов обследовать и мне доложить, у меня Москва на проводе. Понял?

– Так точно, товарищ подполковник! – кричу ему. Понял, что сотый приказ в действии. А сам думаю, на предмет чего их обследовать? Положил трубку и тут же позвонил кожнику, спрашиваю, что да как в таких случаях? Курицын мне все объяснил. Я сел у окна в приемном отделении и жду «голубых».

Точно, через какое-то время подкатывает «кенгуру», на кузове матросы с автоматами выволакивают старлея из дивизиона, которого я частенько встречал в бригаде, и какого-то матроса. Ничего себе, думаю я, педерасты.

Вводят их ко мне в приемную, а у меня все готово. Состроил я суровое лицо и давай соскабливать у них с цилиндрического эпителия, где бы он ни рос, микрофлору. Потом покрасил мазки, смотрю, везде гонококки. Во дела! Докладываю прокурору, он от радости чуть не воет. Ну, потом, через два дня, когда в дело включился начпо, меня так «выдрали» за эти мазки. Переосвидетельствовали по приказу начпо еще раз любовников и ничего не нашли, но меня оставили в покое, то есть обошлось без последствий. И, слава Богу. И вообще, когда на бригаде все стало известно, я подивился, что меня в покое оставили и не таскали свидетелем в суд. Старлей давно этим делом баловался, не в то училище пошел, бедняга, так вот, как-то затащил к себе матроса, якобы для перевозки вещей, и оставил на ночь, а дальше море крепленого вина и ночь любви. Когда рассказывали о том, как у них все это происходило, я сразу вспомнил выражение лица матроса, он стоял перед тем, как я его обследовал, в смотровой – мол, я тут ни при чем, я не виноват и вообще я выполнял приказ. А на самом-то деле… И вообще, если б матрос своему земляку не обмолвился, то никто ничего бы и не узнал. Но земляк тут же въехал в морду новоявленному защеканцу и сказал:

– Пока, пидор, не заложишь прокурору старлея, к нам не подходи!

Что было поголубевшему делать, пошел и заложил.

Но я не об этом. Старлея, естественно, посадили в грузинскую тюрьму, матросу ничего, как же – первый донес. А если б старлей донес первым? Ну ладно, я не об этом. Когда на несколько дней выпустили старлея из Тбилисского изолятора порезвиться перед судом, я встретил его в городе. Он горестно покачал головой, когда меня увидел, будто я его партнер и разница только в том, что я еще не попался. Размечтался, бедняжка.

– Пошли, док, выпьем, поболтаем!

Пошел я с ним в ближайший духан, выпили, и я ему задал только один вопрос:

– Слушай, вот ты мальчика так сказать… им не больно? Они не плачут?

Старлей вытаращил глаза и сказал:

– Что ты, они сами хотят.

– А сколько у тебя было баб?

– О, штуки три.

– А мальчиков?

Старлей махнул рукой и сказал:

– Ну-у, человек пятьдесят.

Так вот, когда я стоял в Сухумском аэропорту, то казалось, что в последний раз на ближайшие полгода наблюдаю крепкие мужские поцелуи. Всякому молодому лейтенанту положена интернатура, иначе просто нельзя выполнять свои обязанности. Поэтому меня и послали в Севастополь на пять с половиной месяцев. Интернатура по водолазной медицине. Я стоял в Сухумском аэропорту недалеко от мемориальной доски в память Надежде Курченко, которую ухайдакали два брата-прибалта, когда угоняли самолет за границу, и думал, что полгода мне удача подарила. Но тут в мои думы врывается пожилой такой грузин и спрашивает:

– Коньяк, генацвале, хочешь?

– Не понял? – говорю ему, хотя сам понял, что ему от меня что-то нужно.

Осмотрелся тихонько так – точно, неподалеку молоденькая грузинка мнется.

– Ты из Поти?

– Из Поти.

– В Симферополь?

– В Симферополь.

– Слушай, дорогой, не посмотришь за дочкой? Мене нужно обратно, а ваш рейс опаздывает. Проследишь? А? Офицер!

– Прослежу.

Грузин обернулся и крикнул по-грузински:

– Моды як! Чкара!

Я знал, что это означает: «Иди сюда! Быстро».

Девушка подошла. Ничего так девчушка, молоденькая, даже красивая. Помнится, я даже размечтался поначалу. Но батя ее что-то затараторил, тут перевода я уже не знал. Но лицо девочки резко побледнело. Потом грузин стал прощаться, ушел, и мы остались одни.

– Как тебя зовут?

– Света.

– А разве это грузинское имя?

– А какая разница?

Она по-русски говорила совершенно без акцента.

– В Симферополе в универе учишься?

– Да, на третьем курсе.

– Пойдем, посидим где-нибудь, поболтаем о непреходящих духовных ценностях, или папа запретил?

Она неопределенно пожала плечами.

Потом я предложил выпить. Она не отказалась. В каком-то духане сели с ней в уголке и под острыми, как местная приправа к мясу, взглядами стали потягивать коньячок.

Света быстро свела мои потуги в разговоре на национальный вопрос, будто разбиралась в нем. Во-первых, национальный вопрос у нас решен в 1917 году, а теперь остались только национальные отношения. Чему их в универе учат?

– Хочешь сказать, русские ваших давят? Не надо, читал я Александра Казбеги, шизофреника этого – что ни страница, то каннибалы-казаки или что-нибудь в этом роде.

– Как ты смеешь? Кто шизофреник?

– Извини, но я врач и знаю его историю болезни.

Она как будто не услышала моих слов, и, вообще, зрачки ее расширились, словно только что ей закапали в глаза атропина, а кожа, как мне показалось, стала горячей и сухой, точно как при атропинизации. Или когда, например, белены объедаются.

– Грузия ошиблась два раза! – упиралась Светка. – Если в первый раз деваться было некуда, турки резали, поэтому и возник Георгиевский договор, второй раз после революции 1917 года. Зачем было в Союз вступать?

– А что, хочешь второй Сальвадор? – ее активность и уверенность в себе меня потешали.

– Тогда никакого Сальвадора бы и не было. Да и сейчас не будет.

– Это почему? История учит – Шаша, Хиос, где там еще резня была, не помню сейчас.

– Не будет и все!

Неплохая девка, приятно было общаться, если б еще и продолжение. Выпили еще. Я, если честно признаться, закосел, как будто не имел привычки пить коньяк.

– У нас есть своя интеллигенция.

– Встречал я среди местных врачей уникумов, вши гормонами лечат.

– Что, у вас все врачи как Павловы?

Ух, ты, про Ивана Петровича слышала. Я, помнится, даже протрезвел на время после таких слов. Поэтому и ответил невпопад:

– Ты