Жены Матюшина. Документальный роман - Александр Семёнович Ласкин

Теперь его назначили директором Музея истории религии и атеизма. Конечно, иконы прочнее бумаги, но горят не хуже. Так что помощь Бонча оказалась своевременной. Многое из того, что могло пропасть, ему удалось сохранить.

Здоровья хватило ненадолго. Впрочем, Сталина он пережил. Поначалу было неясно, чья возьмет. В последние годы он ощущал некоторую растерянность. Главный человек страны умер, но его возвращение было возможно.

Что касается его плана, то мы всё уже знаем. Владимир Дмитриевич умер в июле пятьдесят пятого года, а лет через пять в фондах стало тесно от посетителей. Сюда пришли публикаторы за прозой и стихами.

Это и была отложенная победа Бонча. Начавшееся таяние происходило неравномерно. Тут снега не было, а здесь оставались проплешины… Все говорило о том, что весна приблизилась, но еще не победила зиму.

Кажется, не в эту, а в следующую оттепель заговорили об «уровне правды». Каждое новое имя повышало его уровень, но картина все равно оставалась неполной. Если это так, то правы все. Бонч, который готовил перемены, и Громозова, которая в них не верила.

Как мы знаем, у Ольги Константиновны тоже был план, похожий на бончевский. О правде она думала меньше всего, но музей ей хотелось создать. В конце концов ничего не вышло. Она опять убедилась, что надежды питают юношей, а стариков только разочаровывают.

К тем, кто по-своему прав, следует добавить Матюшина. Его выводы были не практическими, как у Бонча и Громозовой, а имели глобальный смысл.

Как говорилось, Михаил Васильевич верил в естественный ход вещей. В этом смысле история не отличается от природы. Если природа вечно возрождается, то осуществится и задуманное людьми. Вряд ли мы сможем дожить, но это, безусловно, будет так.

Глава десятая

Громозова говорит правду

Громозова – и вдова Матюшина, и подруга футуристов, и не последний человек следующей эпохи. Можно было выбрать что-то одно, но она не спешила. Старалась использовать все возможности.

У нее на стенах по-прежнему работы Матюшина. Рядом с его пейзажем с двумя одинокими деревьями – копия «Ленина за работой» Исаака Бродского. Непонятно, как эти вещи могут уживаться, но она не видела тут противоречия.

Миновала эпоха, когда творчество было центром всего. Сейчас оно ни на что такое не претендует. Обычно его используют в прикладных целях, применительно к текущему дню.

Вот о чем эта картина Бродского. Когда Громозова чем-то расстроена, эта вещь ее успокаивает. Все же есть вопросы поважнее искусства! Это о них за небольшим столиком вождь пишет статью.

Вдохновляющий пример имеет значение, но что он без помощи разных людей? После того как она осознала себя автором, у нее стали бывать писатели. Для них она была не вдова Матюшина, а такой же литератор, как они сами.

Среди тех, кто ей симпатизировал, выделялись Александр Прокофьев и Всеволод Кочетов. Бывали фигуры помельче. Впрочем, Ольга Константиновна привечала всех. Бывает, человек вроде ненужный, а глядишь – и к нему нашлось дело.

Вот хотя бы такой пример. Для чего среди ее «контактов» оказался литературовед Александр Дымшиц? Впрочем, а почему нет? Лучше дружить с такими рьяными критиками. Вряд ли он будет ее хвалить, но точно не станет ругать.

Всякий раз новую книгу Громозова отправляла Кочетову, Прокофьеву, Дымшицу. После двух-трех недель ожидания приходили благодарственные письма.

Дымшиц был слишком занят, чтобы углубляться в ее тексты, но писал неизменно радушно: «Хочу от всей души поздравить Вас, пожелать Вам и впредь той душевной силы и бодрости, которая вот уже много лет радует Ваших читателей и Ваших друзей». Заканчивалось письмо пожеланием «всего-всего». Пожалуй, только в этом удвоении можно расслышать живую интонацию.

Однажды Громозова объяснила свое поведение. Свои чувства она привыкла скрывать, а тут разоткровенничалась. Так в разговоре со случайным попутчиком выговариваешь все, о чем никогда не говорил вслух.

Может, потому Ольга Константиновна изменила своим правилам, что гость напомнил ей прежних приятелей? С ее зрением разглядеть его было трудно, но она досочинила. Ясно представились длинные волосы и художническая кофта.

Как выяснилось, путь Сергея Шеффа (так звали гостя) был такой же путаный, как у знакомых ее юности. Учился в Академии художеств, работал дизайнером в порту, печатался в самиздатских журналах под псевдонимом «У. Истоков». Писал об иконе и сам пытался что-то вроде иконы создать. Тут и начинается его расхождение с футуристами. Если те богоборствовали и даже богохульничали, то он был человеком верующим.

Свое представление о Боге Шефф воплощал в абстракции. Ведь если Бога мы не видим, а ощущаем, то какая может быть конкретика?

Обсуждали людей матюшинского круга. «Какое-то проклятье на них, – сказала Громозова. – Откуда оно взялось? Только потому, что левые!» Собеседник решил, что его причислили к проклинающим и буквально вскричал: «Мы тоже левые!»

Ольга Константиновна взглянула на него сочувственно. Мол, откуда тебе это знать, дурачок? Чтобы тебя забыли, надо сначала стать знаменитостью.

Все это посетитель потом записал. Если бы она знала, что обращается к будущему, то была бы осторожней. Впрочем, как тут остановишься? Когда заходит речь об обидах, трудно переключиться на другую тему.

Кажется, она сама заговорила о наследстве. Даже не представить, что такое возможно. Случилось это не в запретительные тридцатые, а в обнадеживающие пятидесятые. Обиднее всего, что в этой истории участвовал Русский музей. Хоженый-перехоженый, выученный наизусть, родной дом всех питерских живописцев.

Громозова передала музею картины Матюшина, Гуро и Малевича. Дар приняли с благодарностью. О том, что работы выставят, не было речи, но изменение статуса обещали. Все же одно дело – внимание одинокой женщины, а другое – забота государства.

Какое-то время ее подарки существовали на равных с холстами Репина и Левитана. С них стирали пыль, беспокоились о состоянии красочных поверхностей. Все бы так и продолжалось, если бы не жалоба. Неизвестный автор интересовался: зачем хранить то, что давно отвергнуто публикой и критикой?

Обычно такие обращения предшествуют появлению комиссии. Так было и на этот раз. Ждали, что последуют суровые выводы, но почему-то обошлось. Было решено картины вернуть дарительнице.

Не верите? Тогда предоставим слово Громозовой. Интересно, дрогнул ли в эти минуты ее голос? Возможно, что нет. Когда столько лет живешь на свете, уже ничему не удивляешься.

В 52‑м году приезжает грузовик, – рассказывала Ольга Константиновна, – и все выгрузили и свалили здесь. Я старая, потеряла зрение, дом ветхий. Как-то расставила картины, где смогла.

Громозова хотела жаловаться на шофера, но потом передумала. Для слабовидящей он – фигура несуществующая. Шум она услышала,