Жены Матюшина. Документальный роман - Александр Семёнович Ласкин

В будущем переводчик станет человеком из телевизора. Сейчас не представить, что когда-то он ездил в автобусах и стоял в очередях. Пожалуй, я не назову его имени. Ведь это сильно уведет нас в сторону.

Итак, все сидят за столом и оживленно беседуют. Показывают, что для них нет запрещенных тем.

Наверное, Прокофьеву это давалось непросто. Для таких разговоров он был слишком тучен. С его комплекцией лучше сидеть в президиуме, а не перескакивать с темы на тему.

Зато Громозовой это давалось легко. Выбор был велик – от друзей дома до Бонча и Марии Ульяновой. В конце концов остановились на футуристах. Все прочее Стейнбека не очень интересовало.

То, какую лучше занять позицию, с Ольгой Константиновной обсуждали. Решили перевести тему в философский план. Мол, когда-то левые были настоящим, а сейчас стали прошлым. Для чего противиться? Даже она, вдова Матюшина, согласна с этими переменами.

Странное поведение для непосредственной участницы! Может, она говорит не то, что думает? Стейнбек смотрел иронически, словно говоря: у вас своя игра, а у меня своя. Лучше крутить сушку, чем пытаться обвести гостя вокруг пальца.

У всякой игры свои правила, но американцу не всегда удавалось сориентироваться. Это в шахматах условия известны, а тут все зависит от интуиции. Вот почему он часто попадал впросак.

Однажды у него поинтересовались – какая философии ему ближе. Он подумал, что «идеалистическая» говорить нельзя, «материалистическая» – странно, и ответил: «Никакая».

Спрашивающий опешил. На его лице читалось: что за люди живут на другой половине земного шара! Нет чтобы занять правильную сторону, так они наблюдают со стороны.

Зато после возвращения Стейнбек проявил смекалку. Очевидно, разговоры во время поездки для него не прошли даром. Много раз он наблюдал за тем, как разные люди уходили от ответа и запутывали следы.

Нобелиат играл в чужую игру. Да, ту самую: «черного и белого не называйте, „да“ и „нет“ не говорите». Он бы предпочел говорить правду, но сейчас это было невозможно.

Лучше всего это получается вроде как с сушкой на пальце. Веселье вообще привлекательно. Читатель дочитает статью и только тогда поймет, что автор не сказал почти ничего.

Так что задач было две. Надо избрать шутливый тон. Затем показать, что ты знаешь, какие произошли перемены. Прежняя власть была мрачно-насуплена, а новая оптимистична. Так и сыплет народными изречениями.

Выбор газеты так же неслучаен, как и упоминание зятя редактора. Об этом говорит фото с Алексеем Аджубеем на балконе «Известий». Возможно, именно сейчас они договариваются о том, что ему следует написать.

Дорогой редактор! Мы знаем из выступлений премьера Н. Хрущева, насколько богат русский язык идиомами и народными поговорками. Английский язык так же хорошо орнаментирован, и, я полагаю, нет ничего удивительного, что каждый язык содержит в своем арсенале формы выражения одной и той же мысли. Одна из самых правильных поговорок гласит: «Дорога в ад вымощена добрыми намерениями»… Пишу Вам потому, что я, имея самые добрые намерения, совершил ужасную ошибку, которая свидетельствует о том, что я не являюсь и не должен быть дипломатом. Она доказывает также, что добрые намерения могут быть очень опасными…

Как вам известно, во время нашего недавнего визита в СССР мы много путешествовали, встречались с сотнями людей, и, в дополнение к хлебосольному гостеприимству, многие из них открыли нам свои сердца… По возвращении я попытался отблагодарить своих хозяев и ответить на все их письма. И тут я обнаружил, к своему отчаянию, что девяносто процентов моего времени стало поглощаться перепиской. Моя собственная работа, давно заброшенная, обвиняла меня.

Дальше о том, как он нашел выход:

Поскольку мне предстояло отправить много таких писем, а моя память отнюдь не энциклопедическая, я взял фамилии из списка Союза писателей, потому что, как вы помните, мы были гостями этой организации. Даже этот метод выражения моей благодарности потребовал от меня около месяца напряженных усилий. И представьте себе, я даже почувствовал себя в связи с этим добродетельным!

Можно было попросить тех, кто сопровождал его в поездке, напомнить фамилии новых знакомых, но Стейнбек решил сократить путь и обратился в газету:

Я очень дорожу дружбой многих русских людей, с которыми я познакомился в вашей стране. Было бы очень печально, если бы некоторая бестактность с моей стороны изменила или поколебала это чувство. Мне кажется, если бы мои друзья знали о том, что случилось, они бы поняли меня и, проявив чувство юмора, рассмеялись… Если Вы опубликуете это письмо в вашей газете, мои друзья прочтут его, поймут и простят.

Может, кому-то хватило автографа, но Громозова ждала, что нобелиат обратится к ней лично. Это значило бы, что он увез с собой образ ее дома и тех людей, с которыми тут познакомился.

На персональный привет мог рассчитывать и Прокофьев, но Стейнбек ко всем обращался одинаково. После слов: «Дорогой друг» следовал текст, в котором говорилось, что мы не так уж различны. Другие важные для него мысли содержались в нобелевской речи, которая прилагалась к письму.

Следуя упомянутым правилам, писатель избегал «да» и «нет», «черного» и «белого». Вышло что-то вроде акробатического упражнения – так ловко он обходил острые углы. Даже о том, что ему особенно понравилось, он не сказал ничего.

Текст получился настолько уклончивый, что буквально нечего вычеркивать. Только одна фраза вызывала вопросы. В ней говорилось, что «дорога в ад выложена благими намерениями».

После обсуждений решили оставить. Ведь в том же абзаце автор сообщает, что больше всего ада в нем самом: «Я, имея лучшие намерения, совершил ужасную ошибку».

Затем следовал новый кульбит. Оказывается, ошибка поправима, а значит, ад он вспомнил ради красного словца. Ну и финал был соответствующий. Сама Громозова могла написать: «Итак, я доверяю свое решение в руки газеты „Известия“».

И еще два ее гостя

Многие гости дома на Песочной известны по фамилии и в лицо, а о бабушке моего приятеля вы вряд ли слышали. Как вы помните, Ольга Константиновна немного преподавала, а у бабушки вся жизнь была в детях. Как в своих, так и в чужих. Собственных у нее было трое, а чужих не сосчитать.

Каждый год в школу на улице Маяковского принимают новых учеников. Таков круговорот ее жизни. Научит одних писать палочки, и за парты садятся другие.

Вот еще одно