Кержачка - Альберт Сергеевич Яковлев

такие нелепые строения нужны нам, людям, вступающим в коммунистическое общество? Не-ет! И я убежден в этом. Герой одного из рассказов Алексея Толстого еще в двадцатых годах мечтал о голубых городах. И я считаю, что подошло уже время, когда можем мы строить свои голубые дома… Построили же в Москве высотные здания. Как они вписываются в общий ансамбль города, украшают его! Ведь старая Москва — это город церквей. Они тоже по-своему вписывались в ансамбль, они тоже нужны были Москве, конечно, в смысле архитектурном… Теперь в новой Москве их заменили эти прекрасные, ажурные, легкие здания!

Похоже, Дмитрий уже начал волноваться. Он сбился с ровного тона, говорил все быстрее и быстрее и все крепче и крепче прижимал локоть девушки, пока она не взмолилась:

— Мне же больно, Дима!

— Извините! А вы не были в Москве, Зоя?

— Нет.

— А-а!.. Эти высотные дома весьма неплохи, и зря их, по-моему, ругают, зачеркивают. Нельзя же все зачеркивать, правда?

Потом он говорил о неведомых Зойке горизонталях и вертикалях в архитектуре, сравнивая их, энергично расчеркивая тонким пальцем синий воздух перед Зойкиным лицом, мешая ей идти. К речи его вдруг примешались музыкальные термины, значение которых тоже не сразу понимала усталая Зойка.

— Должно быть сочетание вертикалей и горизонталей, Зоя! Вертикальных, башенных зданий и горизонтальных, как эта вот школа! Вертикаль в моем представлении — это форте, мажор… Горизонталь же — пиано, минор! Должно быть сочетание. В центре города собираются дома башенного типа… Это звучит фанфарно, празднично!.. Правда, здорово, Зоя?

— Да…

Конечно, все это было интересно, но сейчас Зойка думала о Максиме, и ей очень-очень хотелось, чтобы рядом с ней шел сейчас не этот маленький, «интересный» студент, а «ее», интересный для нее Максим Крыжов.

— Вот мы и пришли. До свидания, Дима!

Дмитрий, опустив Зойкин локоть, огляделся. Они стояли на трамвайной остановке, и рядом тоже стояли люди. Подходил трамвай.

— Мне пора, Дима. Спасибо!

— Я с вами, Зоенька! Я провожу вас!..

— Что вы, Дима, в такую даль! Не нужно, нет-нет!..

— Но мы увидимся, Зоя?

— Конечно!

Она очень спешила домой.

IX

Да, дома у Зойки было иначе, чем у Арсентьевых. Мама ее, Александра Тимофеевна Голдобина, а в доме по Заводской и в цехе попросту Саша, совсем не похожа на Нину Степановну Арсентьеву. У нее нет того образования, воспитания, и жизнь ее сложилась совсем по-другому. (Впрочем, Зойка и сама не знала, какую жизнь прожила та, мама Ларика, работающая нынче в горсовете, на хорошей должности.)

На втором году замужества, когда только что пустили Уральский завод и очень нужны были люди, молоденькая бойкая Саша, оставив грудного на руках соседской бабки, пошла в кузнечный цех крановщицей. Голдобин возражал:

— Куда ты? Без тебя обойдемся!..

— Да ты без меня кусок не посолишь, молчи уж!

— Ваську пожалей, на чужих людей кидаешь!

— Кому чужие, а мне нет, у меня все родня!

И не отстала от мужа, работала с ним бок о бок года три, пока не затяжелела Елизаветой. Тогда уволилась и до самой войны хозяйствовала дома, в тесной комнатенке барака, которого сейчас уже нет и в помине. Началась война, Голдобин сутками не выходил с завода. Вернулась туда и Александра Тимофеевна, устроив в ясли маленькую Зойку.

После войны она опять сидела дома, теперь уже в просторной, из трех комнат, квартире в доме ИТР на Заводской. Почему ушла с завода, и сама точно не знала. Может быть, просто устала за войну, а может быть, поддалась настояниям и уговорам мужа. Сыграло, конечно, свою роль и то, что старшая Лиза вышла замуж и уехала на Дальний Восток. А без хозяйки в доме Голдобин не мог, потому и настаивал, чтобы Александра уволилась.

Сначала она и в самом деле отдыхала, наслаждалась покоем и тишиной новой квартиры. Часами возилась с курносой болтушкой Зойкой, по кулинарной книге заново училась варить обеды: в магазинах появилось больше продуктов. Приходили соседки, люди все свои, заводские, и разговорам не было конца. Чаще других забегала Анна Семеновна, худенькая женщина с черными вечно заплаканными глазами. Ее оставил муж-инженер, оставил с двумя детьми, она очень переживала, и Александре то и дело приходилось утешать ее. Год спустя муж попал в авиационную катастрофу, и Голдобиной снова пришлось утешать соседку, совсем потерявшую голову от горя.

Покоя, в общем-то, не получалось. Жизнь врывалась в тихую квартиру, будоражила, заставляла думать и волноваться. Больше всего, не ведая сам, будоражил Голдобин. Нет-нет да и проронит между прочим:

— А Коренева-то Мария… Помнишь?

Новость обжигала Александру. Маша Коренева, еще недавно совсем молоденькая девчонка, которую она, Александра, учила на крановщицу, смотри-ка, и техникум уже закончила, и в лабораторию ее нынче взяли… Инженер почти! Ну, конечно, молодость…

Или:

— Климов объявил сегодня: цех реконструируют, коробку будут расширять… Дела-а!

Александру Тимофеевну это тоже задевало. Цех, в котором она столько проработала, стал ей, как говорится, вторым домом, и все, что случалось в этом втором доме, не могло не трогать ее. Поэтому, когда однажды Голдобин сообщил, что ЦКБ закончило конструировать манипулятор для кузницы, Александра, с трудом сдерживая нетерпение, попросила:

— Пойду я, Саша…

Голдобин не понял:

— Куда пойдешь?

— Сам знаешь… Работать.

— Куда еще работать?

— Да на манипулятор этот!..

Голдобин фыркнул:

— Сиди уж, старая!

Он не сразу узнал, что Александра ходила к Климову и просила принять ее на работу. Как-то придя вечером домой, снимая в прихожей сапоги, бросил ей хмуро:

— Тебе Климов велел зайти… Завтра к девяти.

Александра улыбнулась в горсточку.

Весь вечер она была на редкость ласкова с мужем. Изжарила ему любимую яичницу с салом, выставила четвертинку. А он дулся, пыхтел, топорща прокуренные усы, и не разговаривал. Но яичницу съел, тщательно подобрав янтарные капли ломтем хлеба, допил и водку. Так и не сказав ни слова, ушел спать.

Через месяц Александра Тимофеевна уже работала.

Она стала первым машинистом первого в цехе манипулятора.

* * *

— Что, на перековку прислали? — усмехнувшись, спросила она Крыжова в то утро, когда он появился в бригаде Кабакова.

Максим взглянул на нее исподлобья. Втайне он побаивался, что голдобинская супруга встретит его с той же неприязнью, с какой проводил Голдобин. Но оказалось не так, Александра Тимофеевна неожиданно дружески потрепала его по плечу:

— У отца тяжелый характер. Я тоже ушла из его бригады тогда, два года назад. Надоело мне!..

Да, Максим знал, что Александра Тимофеевна начинала работать у мужа, а потом ушла. Почему? И сейчас он не сразу поверил ей: «Утешает!..»

Но вряд