Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

и звук, и час, слишком поздний для выгула собак, помноженный на тот факт, что у окрестных жильцов четвероногие питомцы не водились. Посмотрев по сторонам, Кислицын увидал лису, стоявшую в двух прыжках от него. Ким тихо поздоровался на родном наречии: «Привет, Патрикеевна!» Кума по-русски не понимала, умолкла. Она выждала полминуты и почапала за угол.

Этой историей встречи с лесными жительницами не ограничились. Следующая произошла пару деньков спустя благодаря ночной болтовне по смартфону. В темное время суток, как правило в первом часу, старинный друг Павла Дутцева с веселыми именем и фамилией Радий Рябчиков и тучей прозвищ, среди которых выделялись два – Кудкудах и Рябой, имел необъяснимую привычку звонить Киму. Проделывал Рябчиков данный маневр безмятежно, под тем или иным незатейливым предлогом, но чаще всего ссылаясь на розыски Павла, дескать, тот мог в гостях у Кислицына задержаться. Скайпа, который Радий облюбовал, у Кима не было, как не было и скоростного интернета. Однако Кудкудах, вооруженный до зубов современными средствами связи, упорно, с повторами, пробивался через все возможные мессенджеры на мобильник. Рябчиковские звонки вызывали в Кислицыне цепную реакцию особого свойства. Обычно он их игнорировал. Потом сбрасывал. Наконец, чертыхаясь и все же повинуясь условному этикету (а вдруг что стряслось?), выходил из дома и «заступал на караульный пост» у входа в кафе – в квартире прием был плохой, делавший общение по мессенджеру почти бесполезным, а здесь доступ к китайскому кудеснику Вай Фаю наличествовал даже ночью.

Летом такая милосердная щепетильность удавалась легко, в марте нужно было что-то набрасывать на плечи. Рябчиков, бывший учитель химии и ОБЖ (недаром Радий!), обладавший неоспоримой способностью заворожить слушателя, радовался «свободным ушам» и никогда не заканчивал разговор сразу. Так и с Кимом его треп длился и длился… Одна тема могла с легкостью сменять другую. И сменяла бы до зари. На сей раз Кислицын успел насчитать пять лис, пробежавших мимо него за то время, пока Рябой что-то заливисто врал в трубку. Сознание задержалось на двух цитатах, которыми Радий козырнул: гетевском утверждении, дескать, «Das Ewig-Weibliche zieht uns hinan»[18], и ницшевском возражении «Das Ewig-Weibliche zieht uns hinab»[19]. Плюс пара беспомощных тирад про политику. Мол, голоса и манера говорить у Путина и Медведева совпадают. Как совпадают они у Шредера и Штайнмайера. И, наконец, еще одна пышная фраза, воспроизвести которую было трудно. Что-то вроде «Gemeinwohlökonomie orientiert sich nicht auf Profit und Wachstum, sondern auf Nachhaltigkeit und Solidarität»[20].

Глядя на мартовскую улицу под болтовню Кудкудаха, Ким думал о своем. «Проняло меня. Борщ ночью затеял. Суп зимний».

«Nachhaltigkeit und Solidarität», – шуршало из трубки.

«Нет, все-таки зима – это гнет. Гнет она свое, какой бы ни была мягкой».

«…Кеit und …tät». – Трубка не останавливалась.

«Минимум три месяца „осадного положения“. Но если снег выпал – считай, повезло.

Подарок. Снег компенсирует сезонную темноту».

«Nachhaltigkeit». – Трубка исходила слюной.

«А так – вечный ноябрь. Вот среднерусская полоса – другое дело. Пусть не морской курорт, по крайней мере снег есть, когда он нужен. Или везде теперь лажа с климатом?» – молча думал Кислицын.

Вежливое молчание Кима, способного разве что иногда поддакнуть, раньше или позже рождало в Рябчикове неловкость, тревогу и мысль о необходимости распрощаться. Рябой любил солировать, обожал он и долгие филиппики, но монументально-тотальным монологом удовлетвориться не мог. Монолог смущал Радия, пассивность собеседника самым лучшим образом сворачивала разговор, превращала молоко в творог. В результате Кудкудах брал под козырек, чтобы не подавиться собственными козырями.

Возвращаясь с крылечка кафе, Кислицын опять увидел лису. Рыжая семенила через улицу с другой стороны, по диагонали, причем в направлении встречном, Кима с ней разделяла лишь маленькая строительная площадка, появившаяся недавно вдоль бордюра.

«Теперь нам, зверюга, не миновать друг друга», – сам себе сказал он. И впрямь, едва Кислицын обогнул заборчик, как из-под заграждения вылезла Патрикеевна. Обнаружив Кима, зверюга не убежала, но слегка замешкалась. Память Кислицына отрезонировала стихами, застрявшими в голове еще в первых классах школы: «Деревенский старожил сад колхозный сторожил… А кругом леса (какие, гевельские?), леса, видит дед, бежит лиса». С соседом по парте они потом и сами сочиняли нечто подобное. На непонятных уроках физики или других, если было особенно скучно. «Ехал чукча на мопеде продавать своих медведей, позже ехал на дрезине продавать моржей в корзине… А может, он лис? Слово из трех букв», – все больше впечатлялся Кислицын, вспомнив умничанье Дутцева на тему русского мата и ворчанье Панталыкина о родах немецких существительных да спорах вокруг гендерной корректности в словоупотреблении. «Именно лис у немцев – титульно-родовое обозначение этого зверя. Перепутал меня с маленьким принцем. А может, это дворник… А может, ты змей?» Последняя «догадка» возникла не из историй об оборотнях, но по мотивам рассказов Дутцева о школьном пранкерстве. Такой вопрос прозвучал на том конце провода, когда пятиклассник Павел позвонил куда-то, представившись червяком.

Как поманить кота – понятно. Как позвать цыпленка – тоже. Осведомленность по поводу клички четверолапого и зачастую мохнатого друга сильно улучшает ситуацию общения с собакой. Но на какой пароль реагируют лисы? Ким решил языком пощелкать. Очевидно, лисице понравился этот звук или в нем почудилось что-то знакомое. Она села на тротуаре в десяти метрах от Кима. Тот порылся в карманах куртки. В необъятных резервуарах верхней одежды что тридцать лет назад, что сейчас можно было обнаружить всякий мусор, от хрестоматийных гвоздей до сакраментальных калорий, остатки провизии, использовавшейся для прокорма крякв, вяхирей, лысок и прочей городской птицы. Но, как назло, пальцы не нащупали ничего съестного.

«Ни одной крошки», – констатировал Кислицын и стал привычно кромсать хлеб. Из оцепенения флешбэков его вывела молодая официантка, громко рассчитывавшаяся со щедровитым и вислоусым. Оба расплатились и ушли из бистро.

– Еще что-нибудь заказывать будете? – обратилась она к Киму на ломаном немецком.

– Для начала ответьте, говорите ли вы по-русски, – задиристо сморозил Ким, даже не посмотрев на девушку.

– И вы догадались, – вздохнула официантка.

– Именно потому, что в названии вашего заведения я не обнаружил ни одного намека.

– Намека на что? На кухню или на мой акцент? Кухня у нас интернациональная. А повара из столиц Эстонии и Узбекистана, – скороговоркой выпалила девушка тоже с легким вызовом, будто более экзотические места, чем Таллин и Ташкент, придумать трудно.

– А, ну да, как же, как же… Вы слышали их разговор? – путано и слегка рассеянно пробормотал Кислицын. Задора хватило ненадолго.

– Простите, чей?

– Да гостей этих, которых вы только что обслуживали.

– Так они не впервые у нас. Постоянно личную жизнь