Ветер крепчает - Тацуо Хори

А мы с тобой, отойдя чуть подальше, нарисовали мелом линии разметки, натянули сетку, взяли ракетки и с торжественным видом встали друг против друга. Однако стоило нам начать, как сразу стало ясно, что твои подачи гораздо сильнее, чем я ожидал, тогда как мои мячи по большей части застревают в сетке. После пяти-шести попыток ты со злостью отбросила ракетку:

– Давай уже закончим.

– Почему это? – Я слегка оробел.

– Ты ведь совершенно не желаешь играть серьезно… Так неинтересно!

Выходит, обман мой так и не был раскрыт. Вот только, введя тебя в заблуждение, я испытал еще бо́льшие угрызения совести. Уж лучше быть лжецом, чем таким бессердечным типом.

Я стоял, надувшись, и молча утирал пот. И повсюду, как бельмо на глазу, мелькали эти бледно-алые цветы, которые вдруг стали мне противны.

Последние несколько дней ты появлялась в мешковатом купальном костюме мышиного цвета. Видно было, до чего он тебе не нравится. У того костюма, что ты носила прежде, уж не знаю как и когда, на груди появилась довольно большая прореха в форме сердца. Поэтому ты на время одолжила костюм своей старшей сестры, которая в море не заходила. В деревне достать что-то вроде нового купального костюма было невозможно. За такими товарами следовало ехать в городок, расположенный примерно в одном ри от нас, у железнодорожной станции.

И вот в один прекрасный день я, в надежде исправить допущенную на корте ошибку, вызвался на роль гонца:

– А нельзя ли здесь где-нибудь позаимствовать на время велосипед?

– Ну разве что возле парикмахерской…

Я нацепил на голову широкополую пляжную шляпу и, оседлав возле упомянутой цирюльни видавший виды старый велосипед, под палящим солнцем отправился в путь.

В городке я объехал несколько магазинов импортных товаров. Как же увлекла меня покупка женского купального костюма! Даже найдя наконец подходящий, я – уже исключительно ради собственно удовольствия – еще какое-то время ломался, делая вид, будто до сих пор выбираю. После этого заехал на почту и отправил матери телеграмму: «ВЫШЛИ СЛАДКОГО».

В деревню я вернулся насквозь мокрый от пота: исступленно крутил педали, подражая спортсменам, приближающимся к заветной финишной черте.

Прошло несколько дней. Мы валялись на берегу моря и по очереди закапывали друг друга в песок. Подошел мой черед. Меня буквально похоронили заживо, так что на поверхности в конце концов осталась торчать только моя голова. Ты как раз заканчивала работу над этой деталью. Я отдался на твою милость, а сам меж тем рассеянно наблюдал за парой женских фигур, появившихся под высокой сосной напротив. Женщины, похоже, смотрели в нашу сторону и, смеясь, о чем-то беседовали. Одна из них, в широкополой шляпе, была похожа на твою мать. Но вторую мне в деревне раньше видеть, кажется, не доводилось. Она укрывалась от лучей под черным солнечным зонтиком.

– Ой, Тат-тян, это же твоя матушка! – Стряхивая с купального костюма приставший песок, ты поднялась на ноги.

– Угу… – сдержанно отозвался я.

Все встали, и только я, укрытый в толще песка, остался лежать. Сердце мое колотилось как сумасшедшее. Казалось, все, что я до сих пор скрывал, вот-вот будет предано огласке. Должно быть, переживания вызывали на моем лице, видневшемся посреди песков, ужасно нелепое выражение. В тот момент мне больше всего хотелось закопаться еще глубже – чтобы не было видно даже лица! Все из-за того, что я специально отправлял матери из деревни исключительно жалостливые послания. Думал, ей так будет приятнее… Неужели моя печаль, вызванная нашим расставанием, произвела на нее такое сильное впечатление, что она приехала забрать меня обратно домой?.. Но я-то был счастлив – в тот момент я был буквально с головой засыпан счастьем! И все благодаря одной-единственной девчонке, о которой мать совершенно ничего не знала!

Хотя постойте-ка… Судя по тому, что я наблюдал, ты с моей матерью была уже знакома! Но ведь такого просто не может быть… разве нет?.. Рой мыслей вихрем пронесся у меня в голове, пока я украдкой поглядывал из песка на тебя и остальных. Создавалось такое впечатление, будто вся ваша семья давно уже знала мою матушку. Это никак не укладывалось у меня в голове. Я так старался всех перехитрить, а в итоге, судя по всему, оказался обманут сам. Резко стряхнув с себя гору песка, я тоже поднялся на ноги. Так ведь, напротив, все складывается просто замечательно: это я сейчас раскрою все мамины секреты!.. Когда все направились в сторону дома, я, немного отстав от остальной компании, попытался что-нибудь у тебя выведать:

– А откуда ты знаешь мою мать?

– Да ведь твоя матушка приходила на все школьные спортивные фестивали! Она всегда садилась рядом с нашей мамой, и они вместе наблюдали за соревнованиями.

Вот тебе раз! А я не знал. Наверное, все оттого, что после поступления в школу я начал страшно смущаться любых попыток матери заговорить со мной при посторонних. Поэтому постоянно от нее прятался…

Впрочем, так было и теперь. Даже когда все умылись, я продолжал возиться у колодца. Только потому, что не хотел выходить к матери… Вокруг колодца росли высокие – с меня ростом – георгины, поэтому достаточно было присесть на корточки, чтобы скрыться от взглядов тех, кто стоял возле дома. При этом звучавшие там голоса я слышал так отчетливо, словно говорили совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Вот разговор зашел о моей «сладкой» телеграмме. И все, включая тебя, дружно засмеялись. Сгорая от стыда, я достал спрятанную за ухом сигарету и закурил. Несколько раз захлебывался табачным дымом. Это помогло мне отвлечься от мысли о моем позоре.

Послышался звук шагов, кто-то шел в мою сторону. Оказалось, отправили тебя.

– Что ты делаешь?.. Матушка твоя уже собирается уезжать, говорит, чтобы ты выходил скорее!

– Сейчас, докурю только…

– Ну же!..

Взгляды наши встретились, и ты вдруг улыбнулась мне. В тот момент все голоса у дома как будто неожиданно смолкли.

Наконец моя мать отбыла домой: она привезла сладости и множество других вещей, но так и не сумела за время визита толком поговорить с собственным сыном. Даже сев в коляску, она то и дело оглядывалась, словно хотела убедиться, что действительно видела не кого-нибудь, а своего ненаглядного сыночка. Когда очертания коляски совсем уже скрылись из виду, сыночек наконец тихо-тихо, так, чтобы даже сам не смог себя услышать, пробормотал, почти не раскрывая рта:

– Прости меня, матушка.

Море день ото дня волновалось все сильнее. По утрам к берегу стало прибивать гораздо больше мусора и обломков деревьев. Стоило только зайти