Ветер крепчает - Тацуо Хори

в воду, как тут же начинали жалить медузы. В такие дни мы не купались, а уходили по пляжу подальше и там собирали разбросанные по берегу удивительной красоты ракушки. У нас набралась уже приличная коллекция.

За несколько дней до отъезда, когда я шел мыть руки после игры в кэтчбол, я случайно услышал, как у колодца тебя отчитывает мать. Мне показалось, что это как-то связано со мной. Чтобы остаться и подслушать ваш разговор, нужно было обладать некоторым мужеством. Я же был трусом, поэтому, совершенно пав духом, развернулся и пошел обратно. Немного погодя я еще раз – украдкой, чтобы никто меня не заметил, – наведался к колодцу. И увидел свой купальный костюм: он валялся, скомканный, чуть в стороне. «Ну дела!» – подумалось мне. Обычно, когда я оставлял костюм у колодца, ты полоскала его вместе с вещами своих братьев и вывешивала сушиться. Наверное, за это тебя и отругала мать. Я тихонько, не поднимая лишнего шума, отжал костюм и повесил его на перекладину для белья – туда, где он обычно и висел.

На следующее утро я с выражением абсолютной невозмутимости на лице натянул колючий от налипшего песка купальный костюм. Ты выглядела расстроенной. Но возможно, мне просто показалось.

В конце концов каникулы прошли.

Я возвращался в город вместе с вашим семейством. Тем же поездом ехало домой с курорта несколько барышень с загорелыми дочерна лицами. Оценивая оттенки загара, ты сравнила их между собой, одну за другой. И осталась, похоже, очень довольна тем, что чернее тебя в этом поезде никого нет. Я же был этим несколько разочарован. Но тебе с твоим по-детски невинным загорелым личиком невероятно шла надетая чуть набекрень соломенная шляпка, украшенная красными вишневыми ягодами. И я не стал особо печалиться. Если же в поезде я все-таки выглядел подавленным, то исключительно из-за невеселых дум о судьбе той части домашнего задания, которая оказалась выполнена не самым лучшим образом. Уловив краем уха, как твоя мать и братья обсуждают, не купить ли им на следующей станции сэндвичи, я страшно разволновался. Мне стало не по себе от мысли, что вы оставите меня в стороне, исключив из своего круга. Поэтому, как только поезд прибыл на станцию, я тут же, вперед всех, спрыгнул на платформу и накупил целую гору сэндвичей. А затем, вернувшись, поделился с вами.

2

Начался осенний триместр. Твои братья отправились обратно в уездную школу. А я снова поселился в общежитии.

Каждое воскресенье я возвращался домой и виделся с матерью. Но наши отношения постепенно начали приобретать какой-то трагический оттенок. Чтобы между двумя любящими существами сохранялась гармония, необходимо, чтобы они всю жизнь продолжали вместе расти и развиваться. Вот только для матери и ребенка это задача непростая.

Находясь в общежитии, о матери я почти не думал: я умудрялся верить, что мама всегда будет такой, какой я привык ее видеть, ничего в ней не изменится. В то же самое время она в постоянных переживаниях обо мне совсем потеряла покой. Ей казалось, за неделю я успеваю сильно подрасти и постепенно превращаюсь в незнакомого, чужого ей человека. Поэтому, когда я приходил из общежития домой, она никак не могла унять тревогу, пока не находила во мне следы прежней ребячливости. И в конце концов сама привила мне то, что так искала.

Поэтому, если жизнь моя сложится несчастливо из-за того, что даже по прошествии долгих лет сохранятся во мне – совершенно уже неуместные – детские черты, то повинны в этом будете только вы, матушка…

В один из воскресных дней, вернувшись из общежития домой, я увидел, что мать убрала волосы не в обычный узел марумагэ, а в новую, непривычную прическу сокухацу[38]. Поглядев на нее, я с легким беспокойством произнес:

– Матушка, эта прическа совершенно вам не идет…

С тех пор мать никогда больше подобным образом волосы не укладывала.

При этом сам я, пока находился в школьном общежитии, день за днем приучался быть взрослым. Не слушая материнских увещеваний, начал отращивать волосы. Как будто надеялся таким образом скрыть ото всех свою незрелость. В стремлении выкинуть из головы любые мысли о матери упорно травил себя ненавистным табачным дымом. Время от времени моим соседям по комнате приходили анонимные письма, написанные девичьим почерком. Тогда все мы собирались вокруг этих баловней судьбы, и они, один за другим, краснея и мешая признания с выдумками, рассказывали о прекрасных авторах безымянных посланий. Я тоже мечтал оказаться в числе счастливчиков и, сгорая от нетерпения, ждал, когда же и мне – вот так, неподписанным – придет наконец письмо, ведь могло же так случиться, чтобы и ты отправила мне весточку без указания обратного адреса.

И вот в один прекрасный день, вернувшись из аудитории, я увидел у себя на столе небольшой конверт, какие обычно отправляют женщины. С бьющимся сердцем взял его в руки – и обнаружил, что это письмо от твоей старшей сестры. Даже после завершения женской гимназии она продолжала заниматься английским и теперь благодарила меня за те две-три иностранные книги, что я послал ей ранее. Я оказал девушке услугу с единственной целью: чтобы получить от нее ответ. Однако твоя педантичная сестрица отправила письмо, подписав его своим собственным именем – так, чтобы оно было видно всем и каждому. Подобное послание особого интереса ни у кого, похоже, не вызвало. Лишь дало приятелям повод немного подразнить меня.

После этого я еще не раз отправлял твоей сестре разные книги только для того, чтобы получать письма, хотя бы такие. Она неизменно присылала мне в ответ слова благодарности. Ах, как было бы чудесно, если бы она не выводила старательно на конвертах свое имя!..

Но получить анонимное письмо мне так и не довелось.

Между тем опять наступило лето.

По вашему приглашению я вновь приехал в T. Живописная, уютная деревенька, где каждый уголок был полон воспоминаний о наших прошлогодних летних забавах, осталась прежней. Правда, сам я с прошлого года несколько переменился, стал особенно чувствителен к тому, как принимало меня твое семейство.

Впрочем, ты за то же время – а ведь прошло меньше года – изменилась просто до неузнаваемости! В облике твоем проявилась вдруг необычайная меланхоличность. И разговоры наши утратили тот дружеский тон, что был свойственен им раньше. Украшенная красными вишневыми ягодами соломенная шляпка, придававшая тебе столь ангельски невинный вид, исчезла; теперь ты, подобно многим юным девицам, убирала волосы в прическу, напоминавшую виноградную гроздь. Случалось, что ты, надев серый купальный