Ветер крепчает - Тацуо Хори

будущем, обязательно приду за тобой, а до тех пор тебе лучше оставаться под опекою отца…» Хотя слова эти звучали лишь в моих мыслях, я порывисто взял тебя за руку, словно спрашивая твоего согласия. Ты руки не отняла. И мы с тобой – в молчании, не разнимая рук, – замерли над одним из ручьев: к папоротникам, которые росли на самом дне промытого ручьем глубокого оврага, что начинался у наших ног, солнечный свет пробивался тонкими лучами, с трудом просочившись сквозь бессчетные ветви раскидистого кустарника; с какой-то грустью наблюдали мы за тем, как колеблются солнечные пятна при каждом вздохе ветерка, достигающего оврага на излете и потому почти уже неощутимого.

Прошло два-три дня, и вот вечером в обеденном зале я увидел тебя: ты ужинала вместе с приехавшим за тобой отцом. Неестественно прямая, ты сидела, неловко повернувшись ко мне спиной. Повадки и манеры, проявившиеся в тебе с появлением отца – очевидно, сами собою, помимо твоей воли, – заставили ненадолго поверить, будто передо мной совершенно незнакомая барышня.

– Если я окликну ее по имени, – пробормотал я чуть слышно, – она, пожалуй, даже бровью не поведет и, уж конечно, на меня не взглянет. Будто я обращаюсь вовсе не к ней.

В тот вечер, вернувшись с одинокой вечерней прогулки, не доставившей мне никакого удовольствия, я еще какое-то время бродил по безлюдному саду, разбитому во внутреннем дворе отеля. Пахло горными лилиями. Я потерянно всматривался в окна: в двух или трех еще теплился свет. Вскоре поднялся легкий туман. И, словно испугавшись его, свет в окнах почти сразу погас – сначала в одном, потом в другом, третьем. Наконец отель окончательно погрузился во тьму, но едва погас последний огонек, как раздался приглушенный скрип: створки одного из окон плавно разошлись. К оконной раме тихо прильнула и замерла девушка, укутанная во что-то нежно-розовое – какую-то ночную одежду. Это была ты…

Я и сейчас еще отчетливо помню то блаженное чувство светлой печали, переполнявшее меня в первые дни после вашего отъезда, – я едва мог свободно вздохнуть.

Дни напролет проводил, затворившись в отеле. Принялся наконец за работу, о которой давно уже не вспоминал, поскольку все свое время посвящал тебе одной. Теперь я спокойно погрузился в дела, проявляя при этом такое усердие, какого сам от себя не ожидал. Между тем все вокруг переменилось: началась осень. Я тоже собрался уезжать и накануне отъезда, после долгого периода затворничества, снова вышел из отеля на прогулку.

С приходом осени все смешалось в окрестных лесах – я с трудом узнавал их. На передний план из глубин оголившихся рощ выступили террасы опустевших дач. Влажный грибной запах сплетался с прелым запахом палой листвы. Смена сезонов, ставшая для меня настоящей неожиданностью, вызвала странное чувство: оказывается, с момента нашего расставания прошло уже немало времени. Возможно, дело было в том, что в глубине души я свято верил: разлука наша – явление преходящее, и оттого даже бег времени приобрел для меня совершенно иной, новый смысл?.. Очень скоро я смог вполне убедиться в своей догадке, но уже тогда начинал смутно понимать, что прав.

Минут через десять-пятнадцать я вышел на опушку рощи и ступил на внезапно открывшийся передо мной широкий, сплошь заросший мискантом луг – бескрайнее пространство, которое просматривалось вдаль до самой линии горизонта. Я подошел к стоявшей неподалеку березе, уже заметно пожелтелой, и прилег в ее тени. Это было то самое место, с которого я нынешним летом, день за днем – растянувшись в траве, как и теперь, – наблюдал за тем, как ты пишешь свою картину. Сейчас на горизонте, который в те дни почти постоянно скрывался за высокими грядами облаков, ясно виделся горный кряж, невесть в какой дали встающий: над колышущимся полем белоснежных метелок мисканта поднимались ломающие линию окоема четко очерченные вершины.

Я так напрягал глаза, всматриваясь в контуры далекого кряжа, что он, кажется, навсегда запечатлелся в моей памяти; тогда-то скрывавшаяся на дне души смутная догадка начала перерастать в уверенность – мне наконец открылось то, что великодушно оставила для меня природа…

Весна

Наступил март. Как-то после обеда, во время очередной праздной прогулки я, по установившемуся обыкновению, завернул по пути к дому Сэцуко; сразу на входе, в густых зарослях чуть в стороне от ворот, я увидел ее отца: в соломенной шляпе, какие обычно носят рабочие, он подравнивал садовыми ножницами деревья. Заметив его, я, словно мальчишка, пролез сквозь ветви поближе; мы обменялись с ним парой приветственных слов, и я замер рядом, с интересом наблюдая за тем, что он делает. Окруженный со всех сторон густой зеленью, я обратил внимание, что на тонких веточках тут и там сияет что-то белое. Похоже, это были цветочные почки…

– В последнее время она, мне кажется, выглядит живее, – произнес вдруг отец Сэцуко, поднимая на меня лицо: он говорил о своей дочери – мы с ней совсем недавно обручились. – Я думаю: что, если подождать, когда установится теплая, ясная погода, и вывезти ее куда-нибудь?

– Можно было бы, наверное, – пробормотал я невнятно, всем своим видом давая собеседнику понять, что до крайности заинтересован одной из почек, сияющих у меня перед глазами.

– Я тут попробовал разузнать, не найдется ли какого подходящего места, – продолжал заботливый родитель, игнорируя мои ботанические интересы. – Сэцуко говорит, дескать, про лечебный санаторий Ф.[43] ничего не слышала, но вы, если не ошибаюсь, знакомы с тамошним господином директором?

– Верно, – ответил я несколько рассеянно, подтягивая поближе к себе заветную белую почку.

– Вот только я сомневаюсь, сможет ли она в такое место одна поехать.

– Насколько знаю, все именно так и делают.

– Да как же она там одна-то будет? – Он порывисто щелкнул ножницами, срезав качавшуюся перед глазами ветку; с лица его не сходило озабоченное выражение, но на меня он не смотрел.

И я, теряя терпение, произнес те самые слова, которых, несомненно, от меня и ждали.

– Если вам так будет спокойнее, я могу поехать вместе с ней. Думаю, работу, за которую я сейчас принялся, получится завершить как раз ко времени отъезда… – С этими словами я аккуратно отпустил покрытую почками ветку, которую ценой немалых стараний только что притянул к себе. И увидел, как в тот же миг просветлел лицом отец Сэцуко.

– Коли вы согласитесь поехать, так будет лучше всего… Хотя вам, конечно, хлопоты лишние, вы уж извините…

– Ничего страшного. Вполне вероятно, там, среди гор, работать мне будет даже комфортнее…

После этого мы заговорили о горной местности, где располагался санаторий. Но вскоре беседа сама собою перешла