Жизнь гейши. Мемуары самой известной гейши в мире - Минеко Ивасаки

Кэнбан сверяет данные с окия, и, если ошибок нет, распределяет доходы. Они сообщают отяя, сколько причитается налогов и ежемесячных выплат. Потом определяют сумму, которую отяя должен выплатить в пользу окия.

В свою очередь, отяя ведет собственную бухгалтерию и на регулярной основе выставляет счета клиентам. Раньше это делалось ежегодно, сейчас – раз в месяц. Получив средства, отяя расплачивается с окия.

Окасан в окия записывает полученную сумму в журнале выступавшей гэйко, вычитает расходы и переводит остаток на счет гэйко.

Бухгалтерия прозрачная, мы знаем, какая из гэйко больше всего заработала. И всегда понятно, кто из нас – Номер Один.

15 февраля был важным днем. Я начала репетировать выступление для Мияко Одори, полноценно заниматься в Школе Нёкоба (в последний месяц занятий в девятом классе я взяла освобождение) и учиться в качестве минарай в отяя «Фусаноя». Эта стажировка продлилась около месяца.

Матушка Сакагути пришла в окия, чтобы проследить за тем, как меня одевают, и лично загримировать.

Майко в полном облачении очень близка к японскому идеалу женской красоты.

Она выглядит как классическая принцесса эпохи Хэйан[13], будто сошла с картины-свитка одиннадцатого века. Ее лицо – идеальный овал. Кожа – белая и безупречная, волосы – черны, как вороново крыло. Брови ее – полумесяцы, губы – нежный бутон розы. Шея – длинная и чувственная, фигура – слегка округлая.

Я пошла к парикмахеру, и мне сделали прическу варэсинобу – первую прическу майко. Волосы для нее зачесываются наверх, объемно укладываются на макушке, фиксируются красными шелковыми лентами (каноко) спереди и сзади и украшаются кандзаси – длинными деревянными шпильками, которые являются отличительной особенностью прически в карюкай. Считается, что эта простая, элегантная прическа самым выгодным образом показывает изгиб девичьей шеи и свежесть ее черт.

Когда прическа была готова, я отправилась к цирюльнику, и он побрил мне лицо. Это распространенная практика среди японских женщин. Впервые лицо мне побрил отец в день, когда в первый раз постриг мне волосы – мне исполнился ровно год. С тех пор я брилась раз в месяц.

Став майко, я ходила к парикмахеру раз в пять дней. Чтобы не испортить прическу, я спала на прямоугольном лакированном деревянном подголовнике, поверх которого лежала узкая подушечка. Сначала я не могла так спать, но вскоре привыкла. Другим девушкам оказалось сложнее к этому приспособиться. В окия был хитрый способ отвадить девушек ночью убирать деревянную подушку. Служанки рассыпáли вокруг нее рисовые отруби. Если девушка убирала деревянную подушку, отруби прилипали к ее напомаженным волосам, и наутро ей приходилось снова тащиться к парикмахеру.

У меня в волосах были шпильки с шелковыми цветами сливы (на дворе стоял февраль) по бокам и сзади, пара серебристых гребней (бира) по бокам спереди, шпилька с цветком апельсинового дерева (татибана) сверху, а также длинная шпилька с шариками красного коралла (акадама) и яшмы, которая была продета горизонтально через основание пучка.

Матушка Сакагути нанесла особый белый грим майко на мои лицо и шею. У этого грима интересная история. Изначально его наносили высокородные мужчины для аудиенции с императором. В Средние века император, считавшийся священной фигурой, принимал подданных, будучи скрытым от их глаз тонкой сеткой. Зал для аудиенций освещался свечами. Белый грим отражал скудные лучи, так что императору было проще разобрать, кто есть кто.

Потом этот грим взяли на вооружение актеры и танцоры. Он не только хорошо смотрится на сцене, но еще и подчеркивает, насколько красива светлая кожа. В былые времена для грима использовались цинковые белила. Сейчас их больше не применяют.

Потом матушка Сакагути кистью нанесла розовую пудру на мои щеки и брови. Нижнюю губу она накрасила красной помадой (год спустя я уже красила и верхнюю губу). Потом пришло время одеваться.

Кимоно майко называется хикидзури. От обычного кимоно оно отличается своими длинными рукавами и широким шлейфом. Ворот открывает шею и часть спины. К краю шлейфа прикрепляются грузики, и он тянется вслед за майко очаровательной веерообразной дугой. Хикидзури стягивают особенным оби (более шести метров длиной), который завязывают сзади так, чтобы оба конца свисали. Кимоно минарай похоже на наряд майко, но ни шлейф, ни оби не делают такими длинными, а свисающие концы оби вдвое короче.

Мое кимоно сшили из узорчатого сатина разных оттенков бирюзы. Тяжелый край шлейфа был окрашен в оттенки жженой оранжевой краски, поверх которого плыли сосновые иголки, листья клена, цветы вишни и лепестки хризантемы. К оби из черного дамаста, расписанного бабочками-парусниками, прилагалась застежка с такой же бабочкой, но из серебра.

У меня в руках была традиционная сумочка каго: дно у нее плетеное, а сверху приделан мешочек из цветного расписного шелка сибори. На таком шелке перед окрашиванием с помощью нитки завязывают бессчетные крошечные узелки. Пятна получаются потрясающе эффектными. Киото славится своей техникой окрашивания сибори. Именно этой техникой пользовалась моя мама.

Сибори на моей сумочке был бледно-персиковый с узором из капустниц. В сумочке лежали: веер для танца (золотого цвета, украшенный тремя красными алмазами семьи Коноэ, приближенных советников императора), красно-белое полотенце для рук с таким же узором, самшитовая расческа и прочие аксессуары. Все предметы завернули в тот же шелк, на всех была монограмма.

Наконец я была одета и готова к выходу. Обула свои окобо, служанка отодвинула дверь. Я уже хотела переступить порог, но вдруг остановилась как вкопанная при виде собравшейся на улице толпы. Мне совершенно не хотелось выходить ко всем этим людям.

– Кун-тян, я не знаю, что происходит, но на улице миллион человек. Может, я подожду, пока они уйдут?

– Не глупи, Минэко. Они специально пришли, чтобы посмотреть на тебя.

Я знала, что люди ждут моего дебюта в статусе майко, но не подозревала, как много было желающих его увидеть. Многие предвкушали этот момент несколько лет.

Снаружи раздавались голоса:

– Выходи, Минэко! Покажи нам свою красоту!

– Я не могу выйти к ним. Просто подожду, пока толпа рассосется.

– Минэко, эти люди никуда не уйдут. Можешь не обращать на них внимания, но нам уже пора. Нельзя опаздывать в первый день.

Я все равно не соглашалась – не хотела, чтобы все на меня таращились. Кунико начинала закипать. Провожатая из «Фусаноя» уже ждала меня у дверей, она тоже проявляла нетерпение. Кунико пыталась одновременно успокоить провожатую и вытащить меня на улицу.

Наконец она строго сказала:

– Ты должна сделать это ради тетушки Оимы. Она всегда об этом мечтала. Не подводи ее!

Я знала, что Кунико права.