Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури

— Ну, ты их не запугивай, — остановил ее отец.

— Это полезно знать, — сказала мать.

— Оно и в самом деле так, — подтвердила одна из сестер Анники. Она тоже была толстой.

Отец закурил трубку. Комната сразу же наполнилась дымом, мне пришлось открыть окно и дверь на лестничную площадку. Мать предложила, чтобы все перешли друг с другом на «ты», высчитала, что она самая старшая женщина в компании, хотя, может быть, и не самая солидная, и ей позволительно выступить с таким предложением, к тому же вскоре, после свадьбы, все станут родственниками. Никто не возражал. Стали обмениваться рукопожатиями через стол, и вторая сестра Анники заметила, что для некоторых обращение на «вы» все еще очень важно, но сама она никогда не замечала, чтобы от этого ее достоинство повышалось, ей все равно, как к ней обращаются, на «ты» или «вы». Брат, выходивший из комнаты, успел вернуться ко всеобщему переходу на «ты» и рукопожатиям, а затем вклинился на диван между матерью и отцом.

— Вот если бы из этого, второго сына когда-нибудь получился мужчина, — пожелала вслух мать.

— Он, похоже, уже сейчас мужчина, — сказал брат Анники.

— Только ничего другого не делает, кроме как бьет баклуши, — сказала мать.

— Кое-что все-таки делается, — защищался Калерво.

— Такое делается, что из него выйдет пьяница, — сказала мать.

— Это не так страшно, — вставил Калерво.

— Пьяница, пьяница, — стояла мать на своем.

— Ну перестань, — попросил Калерво.

— Говорит, что пойдет в пограничники или в тюремщики. Ему бы следовало попытаться поступить в Эвоское лесоводческое училище или в авторемонтное. Я ему сто раз это говорила, да он не слушается! — Мать никак не могла успокоиться.

Анники подливала гостям кофе, она кружила по комнате с кофейником в руках, я закрыл окно и дверь, когда дым развеялся; наливая в мою чашку кофе, Анники мимолетно и смущенно улыбнулась мне — она была озабочена; мать бубнила еще что-то о моем братишке и его профессиях, отец сидел помалкивал, курил трубку. Я видел, что он развязал шнурки и шевелил в туфлях пальцами, из-под его брюк выглядывали серые шерстяные чулки и белая полоска кальсон. Это меня слегка смутило, и я стал рассматривать родственников Анники.

— Когда же у вас свадьба? Мы решили принести подарок лишь тогда, когда будет ясно, что из этой помолвки вышел толк, — сказала сестра Анники.

— Сразу же, как найдем квартиру, — ответил я.

— Могли бы сначала и тут жить.

— Хозяйка не согласна, — объяснила Анники.

— Да и слишком тесно, — добавил я.

— Неужто вдвоем тут не поместитесь? Но если хозяйка не согласна, ничего не поделаешь. — Сестру Анники одолевал смех.

— Не согласна, — подтвердила Анники.

— Небось боится, что появятся дети и обгрызут углы комнаты, — сказал муж сестры. А сестра прыснула.

— Ничего смешного тут нет, — заметила Анники.

Сестра раскатисто рассмеялась, поставила чашку на стол и хохотала, откинувшись на спинку стула, юбка ее задралась, и мясистые ляжки расплылись по стулу, она смеялась и хлопала по ляжкам руками, словно мокрыми тряпками. Мужья обеих сестер тоже разом засмеялись, но тут же оборвали смех и принялись обсуждать повысившиеся цены на отопление индивидуальных жилых домов и метод, с помощью которого за деревянную обшивку старых особняков впрыскивают изоляционный слой из пены «Стюрокс»; один из них рассказывал, как он договорился с бригадиром сдельщиков произвести это впрыскивание; они сунули шланги в стену, а его поставили в доме следить, чтобы стена не вздулась от напора, он стоял в гостиной, и через некоторое время обои на стене лопнули сверху донизу и стена начала медленно вздуваться, точно буханка хлеба, он заколотил кулаком в стену, как условились, стена продолжала вздуваться, он выбежал из дома и увидел, что работнички во дворе преспокойненько беседуют и покуривают, а машина во весь напор качает пену «Стюрокс» в стену. Зятю Анники самому после этого пришлось сменить на стенах панели и обои, но, когда хотели заставить фирму «Стюрокс» оплатить убытки, не смогли такую найти во всем городе Тампере, хотя ее люди раздавали рекламные проспекты, на которых стояло название фирмы, и адрес, и объяснение о методе проведения работ, и мнение Государственного центра технических исследований об экономии на топливных расходах, полученной благодаря изоляции.

— Ничего бы они не заплатили, если бы даже их и нашли, — сказал другой зять.

— В нынешние времена на все надо заключать письменный договор в двух экземплярах, — сказал первый.

Анники еще угощала кофе и булочками в придачу. Выцветшие обои, подоконник в щербинках, потрескавшаяся краска на двери, старая хозяйская мебель, выставленная в квартиры жильцов, и все эти разговоры вдруг нагнали на меня грусть, какую нагоняет задание, о невыгодности которого знаешь наперед. Комната опять наполнилась дымом, и женщины требовали, чтобы ее проветрили. Зятья Анники спорили: будет ли еще лосось подниматься по реке Оулу, даже если на электростанции и соорудят рыбоходные шлюзы, как в Норвегии и Советском Союзе.

Брату Анники позвонили, и он пообещал куда-то сейчас же прийти. Я сидел на подоконнике, снаружи было видно красное мартовское солнце, в семь часов вечера было еще светло.

Отец чистил трубку спичкой в блюдце, мать толкнула его локтем под ребра. Сестры Анники и их мужья разом поднялись, стали пожимать всем руки и снова желать счастья. Пятясь, все эти родственники вышли по одному из комнаты. Я глядел из окна, как они заводили внизу машины и трогались к центру города.

— Мы-то чего остались? Анники еще подумает, что мы вообще неподъемные, — сказала мать.

— Торопиться-то некуда, — успокоила ее Анники.

— Ты мог бы все-таки попробовать чем-нибудь заняться, — сказал я брату, садясь рядом с ним, когда отец встал, чтобы размяться.

— Пожалуй, — согласился брат.

— Может быть, поступил бы туда, в Эво.

— Туда уж точно не пойду, — сказал он.

— Может, поступил бы на работу, набрался бы опыта.

— Посмотрим.

— Ему нужно в училище поступить или в техникум, — вмешалась в наш разговор мать.

— Я сам о себе позабочусь, — сказал брат хмуро.

— Сам знает, — согласился отец.

Брат Анники сказал, что он должен сейчас уйти, пойдет в город и затем вечерним поездом вернется в Хельсинки, он вышел