Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури

Сын пошел наливать чашкой воду в кофеварку с металлическим фильтром и, пока кофе капал сквозь фильтр, принес из другой комнаты сигареты, предложил мне, поискал спички на полках в шкафчике, нашел целую упаковку, вскрыл ее, взял коробок, зажег спичку и дал прикурить, сел на угол моечного стола возле плиты, долил воды в кофеварку и следил, как кофе капал в стеклянный кофейник.

Я встал, чтобы стряхнуть пепел в мойку, Пихлая-отец читал свою книгу и посмеивался про себя, перелистывал пять-шесть страниц кряду и читал нам вслух избранные места.

Сын взял из шкафа кофейные чашки и поставил их на стол. Он пригласил нас пить кофе, принес его с плиты и налил. Старик Пихлая повернулся лицом к столу, раскрытую книгу он прижал ладонью к столешнице, я предупредил, что брошюровочный клей еще не высох, профессор стал пить кофе, продолжая читать, сын подошел к посудному шкафу, взял там пепельницу и поставил ее на стол.

— Ну что, пойдем послушаем? — спросил сын.

— Сперва мне непременно надо зайти к Анники. Если она согласится, я тоже пойду.

— Где будет эта лекция? — спросил сын, тронув отца за плечо.

— В университете.

— Когда?

— В семь.

— Мы придем в качестве свидетелей. Поедем на машине Аутио. Теперь я тоже вспомнил эту женщину, такая крупная женщина, блондинка, — сказал сын.

— Не такая уж и крупная, — возразил я.

— Ну, все-таки метр шестьдесят пять.

— Разве ж это много?

— Конечно, если сам ты метр семьдесят один, — сказал сын, я поглядел на часы и сказал, что надо поторапливаться.

Сын отнес чашки в мойку и, оставив их там, напустил туда воды, вытряхнул окурки и пепел из пепельницы и положил ее в раковину к чашкам, мы вышли из дома, сели в машину и поехали за Анники.

Наверх я поднялся один. Брат Анники ушел на собрание, Анники не хотела тащиться куда-то в университет, но я упрашивал, и она оделась и пошла со мной.

В машине она заняла место на заднем сиденье рядом с художником, который тут же стал знакомиться с ней, произнося замысловатые фразы, чем вызвал недовольное ворчание отца, сидевшего рядом со мной, впереди.

— Да мы уже вчера виделись, я Анники Таскинен.

— Как же, помню, — сказал сын.

— Неужто помнишь? — спросил отец.

— Еще бы ему не помнить. Он ведь танцевал со мной. — Помнишь, ты даже обещал написать ее, — сказал я. — Все помню, — утверждал сын.

Мы подъехали к университету. Я оставил машину на площадке перед главным входом, запер дверцы. Пихлая-отец уже поднимался по парадной лестнице, Анники сунула свою руку в мою ладонь, а художник подошел к ней с другого бока и взял ее под руку, люди уже шли с обеих сторон: от парковочной площадки и от автобусной остановки, лестница была из серого нясиского гранита, перед дверью решетка, мы вошли в дверь и пошли через длинный вестибюль к гардеробу у задней степы.

Старик Пихлая отдал пальто пожилым гардеробщикам. Сын шел за ним следом, стягивая на ходу пальто. Нам выдали акриловые номерки с выдавленными цифрами, окрашенными в синий цвет. Я положил номерок в карман пиджака и попытался всучить гардеробщицам деньги, но они не взяли.

— Это же тебе не кабак, — заметил сын.

Мы поднялись вслед за профессором по лестнице на второй этан? и вошли в какую-то дверь. Оказались в большом зале, где слева у самой двери была деревянная кафедра и за ней — зеленая доска во всю стену, перед кафедрой возвышались амфитеатром длинные ряды столов и скамеек вплоть до задней стены аудитории.

Профессор остался на кафедре и принялся выкладывать из портфеля книги и пачки бумаг. Мы пошли по лестнице сбоку от столов на самый верх амфитеатра, в передних рядах уже сидели молоденькие девушки и юноши, которые рассматривали нас, мы уселись на самой последней скамье у стены.

— Тут опять чувствуешь себя полноправным академическим гражданином, — сказал Пихлая-сын.

— Совсем не чувствую, — сказал я.

— Тебе не хватает фундаментального образования, — определил он.

Мы сидели и ждали, когда же начнется. Людей все прибывало, сначала они заполняли нижние скамьи, потом все выше и выше, по аудитория была столь велика, что между ними и нами оставались еще свободные ряды.

— Слушай, уйдем отсюда, — начала было Анники.

— Да не тревожься ты, — попытался успокоить ее Пихлая-сын.

— Поглядим маленько, — сказал я.

В четверть восьмого профессор подошел к двери, закрыл ее и вернулся обратно за стол. Он разглядывал аудиторию, ожидая, когда стихнет гул разговоров.

— Я должен был сегодня читать вам обзорную лекцию о неорганической химии, о ее истории и еще кое о чем, и я подготовил для этого вот такую пачку бумаг, — сказал профессор и помахал этой пачкой, затем положил ее на стол и подровнял листки, постучав краем о столешницу. — Но все же я не собираюсь читать вам то, что написано на этих бумажках. Предполагалось, что первую часть лекции я прочту сегодня, а вторую — через неделю в этой же самой аудитории и в тот же самый час. И я не намерен отступать от этого плана. У меня с собой только что вышедшая в свет книга. Я пущу ее по рядам, и вы сможете немного с ней ознакомиться. Буду говорить о том, что написано в книге: на следующей неделе расскажу о результатах исследований, а сегодня немного об их истории.

Профессор подошел к первому ряду и дал один из принесенных мною экземпляров книги сидящей с краю девушке. Она взяла ее и принялась перелистывать. Профессор вернулся обратно на кафедру, прошелся там взад-вперед и начал лекцию, слегка запинаясь на некоторых словах, но вскоре заговорил четко и складно.

— Несколько лет назад мне в руки попался учебник химии на немецком языке, и я прочел его с большим интересом, хотя изложенные в нем взгляды полностью отличаются от тех, которые сложились у меня в результате нескольких десятилетий моей научной работы и которые я считал само собой разумеющимися истинами химии. Согласно теперешним общепринятым и моим тогдашним взглядам, закон сохранения материи является одним из тех отправных пунктов, которые уже не требуют в химии доказательств. Согласно нашим представлениям, материя не может