Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури

— Не пришла бы, — сказала Анники. Она осторожно попробовала ликер, художник откупорил одну бутылку пива себе и другую мне.

— Если я явлюсь за тобой к тебе домой, обязательно придешь позировать. Вообще, не для алтарной картины. Напишем картину, на которой будут девушка и арлекин в красном костюме. Арлекину я напишу свое лицо, а ты будешь натурщицей для девушки. Непременно получится удачно, это верняк. На осенней выставке Общества художников, слышь, Саскии будут скакать на задних ногах вверх и вниз по лестнице Художественного музея, когда они увидят эту картину. В девушке каждая увидит себя, поняла? — допытывался Пихлая-сын.

— Нет, я все равно не приду позировать, — сказала Анники.

— Придешь, если Ильмари прикажет. Он мой приятель, и, если он сам велит, ты должна будешь прийти. Поняла?

— Тогда посмотрим.

— Если только получим «Гражданскую войну 1918 года в иллюстрациях», кисть так и замелькает. Ты ведь не обиделась на то, что я сейчас говорил, нет ведь? Не стоит обижаться.

— Я не обиделась, — подтвердила Анники.

— Всех-то ты обижаешь и пьешь неделями. Работа совсем не продвигается. Закончил бы уж как-нибудь эту картину и начал бы что-нибудь значительное, — сказал старик Пихлая.

— Но если этой бабе ничто не нравится, а без нее наследники портрет не купят. Она магистр и единственная среди них, как они считают, кто понимает в искусстве. Я вынужден делать так, чтобы ей понравилось.

— Ну оставь ее незаконченной, — посоветовал отец.

— Да не могу я, уже столько денег и времени на нее потрачено. Я должен получить от них обещанный гонорар.

— Прекратил бы эти пьянки, обошелся бы вдвое меньшими деньгами, — заметил отец.

— Хороший совет, — сказал сын.

— Неплохой, — подтвердил отец.

— А если бы вообще прекратил жить, обошелся бы совсем немногим, — сказал сын.

— Арифметически так, — сказал отец. И они оба засмеялись.

Сын встал и подошел к книжной полке, поискал в отделении для пластинок какой-то диск и поставил его на проигрыватель, отрегулировал звук — громкость и тембр, — подошел к окну и остался там стоять, достал из нагрудного кармана рубашки сигарету и закурил ее. Мне тоже пришла охота закурить, и я принес пачку сигарет из кармана пальто, висевшего в передней.

— Известное стремление Сибелиуса[13] к национальной идее в искусстве, по-моему, единственно правильное: на своем национальном материале создать что-то ведущее весь мир вперед. Ведь недаром человек рождается представителем определенной национальности, — сказал отец Пихлая.

— Это не слова Сибелиуса, — сказал сын.

— Я знаю, — ответил отец.

— Сибелиус был просто самоуверенное дерьмо, — провозгласил сын.

— Не соответствует истине, — возразил отец.

— Ну, не знаю, зато я станцую сейчас вальс с этой очаровательной девушкой, — сказал сын.

Он встал перед Анники и, поклонившись, шаркнул ногой так, что ковер задрался, он совсем убрал его, свернув в рулон, и поставил Анники на середину комнаты. Они начали танцевать, но такими маленькими шажками, что почти не двигались с места.

— Когда моя книга будет готова, может, принесете мне сразу парочку экземпляров, — попросил профессор.

Я пообещал. Смотрел, как танцуют художник и Анники, похоже было, что художнику трудно держаться прямо; профессор объяснял, как волнительно для него опять, спустя много времени, издать книгу, больше всего он волновался, когда публиковал докторскую диссертацию, но потом он выпустил столько книг, что потерял способность волноваться по этому поводу, он рассказывал содержание этой книги и еще о тех опытах, которые проводил на протяжении трех лет в университете сам или просил провести других, и о том, что вокруг этих опытов поднялся шум и может, пожалуй, снова подняться вокруг этой новой его книги.

— У нас в типографии идет волынка, угрожают забастовкой, но, наверное, все уладится. Два-три экземпляра смогу принести сразу же, — пообещал я.

— Ах, вот оно как?

— Ну, это скоро уладится.

— А в чем там вопрос?

— В деньгах.

Пластинка кончилась, и художник подвел Анники ко мне, поклонился, она села рядом, он предложил мне пива и хотел налить Анники ликера, я остановил его, он пошел к проигрывателю, поставил новую пластинку, а затем вернулся и опять пригласил Анники танцевать.

— Ишь, разошелся, — сказал старик Пихлая.

— Пусть танцуют, — сказал я.

— Моя бывшая жена терпеть не могла меня такого, каким я был тогда. Ушла от меня, а Сеппо оставила. Она была художественной натурой, способности у Сеппо от нее, от меня он ничего не унаследовал. Я-то думал, раз он мой сын, то мог бы заняться естествознанием, полагал, что это далось бы ему легко. Но ничего не вышло. Если бы жена продержалась со мной до сих пор, мы стали бы относиться друг к другу иначе, — сказал профессор.

— Такова жизнь, — вставил я.

— Похоже, что о многом я только теперь думаю так, как она думала уже тогда. А что она теперь думает? Не видел ее уже двадцать пять лет. Помню ее только молодую, примерно тридцатилетнюю. Должно быть, она теперь тоже старая, — сказал он.

— Наверное, — согласился я.

Посмотрел на часы, был уже двенадцатый час, а утром к семи надо было идти на работу. Художник больше не приводил Анники обратно посидеть, а менял пластинки и продолжал танцевать. Профессор пошел в кухню и позвякивал там посудой, через некоторое время он вернулся, принес чайную чашку с кипятком и принялся заваривать чай с помощью специального пакетика, спросил, не хочет ли чаю кто-нибудь из нас, но сын отверг его предложение: пива еще хватало и даже водка была; отец прочитал ему мини-лекцию о влиянии алкоголя на духовную сторону человеческой личности, это рассмешило сына, отец напомнил, что обычно все время предупреждают о вредном влиянии алкоголя на человеческий организм, однако не это важно, ибо плоть все равно съедят черви, духовная сторона гораздо важнее.

Когда очередная пластинка остановилась, я собрался уходить, хотя художник пытался этому воспрепятствовать. Все же он услужливо подал Анники в передней пальто, пообещал позвонить и вообще поддерживать с нами связь, вышел во двор проводить нас, помахал с крыльца и, когда мы выходили со двора на улицу, крикнул нам вслед: «Всего доброго!»

Опять похолодало, лужи уже покрылись ледяной коркой, а в чистом небе светился полумесяц. Я объяснил