Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури

Мастер переплетного цеха объяснил мне, что установить в суде по трудовым конфликтам виновность Союза печатников и рабочих нашей типографии невозможно, поскольку забастовка так организована, что доверенные лица на работе, и вовсе не из-за романтического отношения к своему труду — это организованное давление на Союз работодателей и руководство фирмы, осуществляемое самым труднодоказуемым способом. Похоже, они свое дело знают.

— У нас Сипола один печатает на большой машине, — сказал я.

— Ну и что?

— А то, что согласно трудовому договору там всегда должно быть двое — печатник и помощник печатника.

— Ты можешь сказать ему об этом?

— Сейчас и скажу.

— Ну и времена, — сказал мастер переплетчиков.

Я пошел обратно в свой цех. Сипола печатал там на хорошей скорости, уполномоченный переплетчиков стоял рядом с ним возле выдачи, и они беседовали.

Я подошел к машине, остановился посмотреть, взял вышедший из машины лист и, разложив на столе в конце машины, стал читать напечатанный текст. Это был лист из исследования Пихлая, для меня совершенно непонятного.

— Похоже, машина опять работает нормально, — сказал я.

— Почему бы и нет? — сказал Сипола.

Уполномоченный переплетчиков сказал ему что-то, чего я не расслышал, и пошел к себе. Я еще попытался читать исследование Пихлая и затем сунул лист в мусорную корзину возле машины.

— Что же из всего этого выйдет? — спросил я.

— Ребята провели общее собрание типографии и решили слегка подтолкнуть ход переговоров. И вот что я скажу: фирме было бы полезно проявить сейчас осторожность в этом деле. Там выступают и такие, кто не состоит в нашем профсоюзе, а присланы из Хельсинки, из других организаций.

— Правда?

— Только не надо афишировать, что это я сказал.

— Таскинен?

— Да.

— Ах, вот как.

— Но не говори, что я сказал.

— Не скажу.

— Могу быть уверен?

— Не скажу. Но все равно вскоре многие об этом узнают.

— Я не проговорюсь об этом больше никому во всем мире и, если обо мне поползут какие-нибудь слухи, буду знать, откуда они идут, — сказал Сипола.

Я еще немножко понаблюдал за работой Сиполы, затем прошел через печатный цех, вышел в коридор и зашагал в кабинет Мартикайнена. Мартикайнен говорил по телефону — об этом свидетельствовала горящая желтая лампочка у двери, я подождал, пока она потухла, нажал кнопку и, когда загорелась зеленая, вошел. Мартикайнен не пригласил меня сесть, и я стоял перед его письменным столом. Мартикайнен сказал, что звонил в разные города, а также в Союз, забастовка только у нас, но были опасения, что она может распространиться.

— Об этом я и пришел сказать, — сообщил я.

— Откуда ты знаешь?

— Сипола намекнул в цехе, что по фирме прошел такой слух.

Мартикайнен сказал, что переговоры начнутся завтра и, чтобы забастовка не распространилась по всей стране, велено уступить, если требования окажутся хоть как-то в пределах допустимого, это выяснится завтра. Мартикайнен искал все утро директора-распорядителя, но нигде его не нашел.

— Тут забастовка на шее, а этот чертов рационализатор административного аппарата то и дело звонит и ругается, что я не вернул ему заполненные бланки описания работы. Я велел ему взять все эти его бланки и сунуть в задницу. Он и меня, наверное, скоро куда-нибудь рационализирует, — ворчал Мартикайнен.

Я пошел вниз. Сипола успел окончить печатание, и я принес ему из будки новое задание, поглядел на небольшую стопку листов с работой Пихлая, взял у стены подъемную тележку и положил стопку на нее.

— Этот Пихлая — такой старик профессор, мы с ним знакомы, — сказал я Сиполе, который внимательно наблюдал за моими действиями. — Отвезу это в переплетный цех, может, они за сегодня сделают. Работа-то небольшая, а он очень ждет ее, — объяснил я.

— Ладно, — сказал Сипола.

Я повез листы на тележке к переплетчикам, Сипола остался в печатном цехе заправлять в машину новую работу, в переплетной я рассказал мастеру о работе Пихлая, уполномоченный переплетчиков подошел к нам, взял листы и обработал их в фальцевальной машине, это не заняло много времени. Затем он вручную сложил несколько книжек и пропустил их через брошюровальную машину, машина приделала книжкам обложки, уполномоченный обрезал их и вручил мне три экземпляра. На все это ушло чуть больше часа. Я беседовал с уполномоченным и мастером переплетчиков и время от времени подходил к двери взглянуть оттуда, как работает Сипола.

— Ничего особенного, просто этот профессор уж очень ждет, — сказал я уполномоченному переплетчиков.

— Отчего бы немного и не поработать, — усмехнулся он.

— К тому же никакой работы побольше дать не могу, — сказал мастер.

— Вечером сам отнесу ему, — сообщил я.

— Говорят, он совсем помешанный, — сказал уполномоченный переплетчиков.

— Наверняка нет, — сказал я.

— Такие ходят о нем слухи.

— Да я с ним знаком, и ничуть он не свихнулся.

— Ну и хорошо, если так, — сказал он.

— Можешь сказать об этом и другим.

— Да мне-то что, меня это не касается, — сказал уполномоченный.

Я взял книжки и пошел из переплетного цеха в печатный. Сипола выполнял уже второе задание этого дня, мне делать было нечего. Я дочитал книжку Джека Лондона и сунул ее в портфель. Мастера и начальники смены из других цехов приходили побеседовать. Мартикайнен весь день не показывался. В полдень я ходил обедать, женщины в столовой не знали, что делать с приготовленными блюдами: едоков-то не было. После обеда Сипола кончил печатанье еще до конца смены и зашел посидеть в будку.

— Говорил ты с Мартикайненом? — спросил он.

— Да.

— И про меня тоже сказал?

— С чего бы!

— Могу быть уверен?

— Можешь, если хочешь.

— И Мартикайнен отнесся к этому серьезно?

— Похоже на то.

— С Матти Таскиненом шутить не стоит, он напрасно и пальцем не пошевелит.

— Ну, не знаю.

— А я его знаю еще с мальчишеских лет, он не раз останавливал фабрики в этой стране. То, что у нас тут происходит, для него только разминка, — сказал Сипола.

Я глянул на часы, они показывали три — пора было уходить.

— Если хочешь, могу тебя подвезти на своей машине, — предложил я.

— Я сам на машине,