Фиеста (И восходит солнце) - Эрнест Миллер Хемингуэй

– О, ужасные! – сказал Майк. – Пьют дни напролет и все время бьют своих бедных старых матерей.

– По нему похоже, – сказала Бретт.

– Неужели? – сказал я.

Мертвого быка привязали к мулам, щелкнули кнутами, и мулы, подгоняемые людьми, тронулись с места, перебирая копытами, и понеслись вскачь, плавно потащив за собой по песку бычью тушу, – голова на боку, один рог торчит – прочь с арены через красные ворота.

– Этот предпоследний.

– Да ну! – сказала Бретт.

Она подалась вперед, на барреру. Ромеро махнул рукой пикадорам, велев им занять свои места, и встал, закрыв плащом грудь, глядя через арену туда, откуда появится бык.

После корриды мы вышли со всеми и попали в давку.

– Эти корриды чертовски утомляют, – сказала Бретт. – Я как тряпочка.

– Ну иди выпей, – сказал Майк.

На следующий день Педро Ромеро не выступал. Быки были миурскими, и коррида – хуже некуда. А на третий день коррида не проводилась. Но фиеста не прекращалась ни днем, ни ночью.

• ГЛАВА 16 •

Утром зарядил дождь. С моря на горы наплыл туман, растворив верхушки гор. Плато было серым и унылым, и очертания деревьев и домов стали другими. Я прогулялся за город, посмотреть на воду. С моря на горы надвигалась непогода.

На площади с белых шестов свисали влажные флаги, к фасадам домов липли влажные полотнища, устойчивая морось то и дело сменялась дождем, загоняя всех под аркады, и на площади собирались лужи, а на улицах было сыро, темно и безлюдно; однако фиеста не прекращалась. Просто переместилась под крыши.

Крытые места арены были забиты людьми, пережидавшими дождь и смотревшими парад баскских и наваррских танцоров и певцов, а после по улице протанцевали под дождем танцоры из Валькарлоса в национальных костюмах; барабаны били глухо и влажно, а бэнд-лидеры в промокших костюмах ехали верхом на крупных, толстоногих лошадях в промокших попонах. Кафе были переполнены, и танцоры тоже заходили и садились, убирая под столики ноги в тугой белой обмотке, стряхивая воду со своих колпаков с бубенцами и вешая на стулья сушиться красные и пурпурные куртки. Дождь зарядил не на шутку.

Я вышел из переполненного кафе и пошел в отель, чтобы побриться к обеду. Бреясь у себя в номере, я услышал стук в дверь.

– Заходите, – сказал я.

Вошел Монтойя.

– Как ваши дела? – сказал он.

– Прекрасно, – сказал я.

– Сегодня без быков.

– Да, – сказал я, – только дождь.

– Где ваши друзья?

– Сидят в «Ирунье».

Монтойя улыбнулся своей застенчивой улыбкой.

– Слушайте, – сказал он. – Вы знаете американского посла?

– Да, – сказал я. – Американского посла все знают.

– Он сейчас здесь, в городе.

– Да, – сказал я. – С ним все уже виделись.

– Я с ним тоже виделся, – сказал Монтойя.

И замолчал. Я стоял и брился.

– Присаживайтесь, – сказал я. – Я пошлю за выпивкой.

– Нет, мне надо идти.

Я закончил бриться, окунул лицо в таз и сполоснул холодной водой. Монтойя стоял с самым застенчивым видом.

– Слушайте, – сказал он. – Мне сейчас передали записку в «Гранд-отеле», чтобы вечером, после обеда, с ними выпили кофе Педро Ромеро и Марсьял Лаланда[100].

– Что ж, – сказал я, – Марсьялу это не повредит.

– Марсьял с утра в Сан-Себастьяне. Уехал на машине с Маркесом. Не думаю, что они сегодня вернутся.

Монтойя застенчиво стоял. Он хотел, чтобы я что-то сказал.

– Не говорите ничего Ромеро, – сказал я.

– Вы так думаете?

– Безусловно.

Монтойя очень обрадовался.

– Я хотел вас спросить потому, что вы американец, – сказал он.

– Я бы так сделал.

– Слушайте, – сказал Монтойя. – Люди заманят такого юношу. Они не знают, чего он стоит. Не знают, что он значит. Любой иностранец может ему вскружить голову. Заварят эту кашу в духе «Гранд-отеля», а через год их и след простыл.

– Как с Альгабеньо[101], – сказал я.

– Да, как с Альгабеньо.

– Их тут порядочно, – сказал я. – Есть тут одна американка, которая коллекционирует матадоров.

– Я знаю. Им только молоденьких подавай.

– Да, – сказал я. – Старые толстеют.

– Или сходят с ума, как Галло[102].

– Ну, тут все просто, – сказал я. – Все, что вам нужно, – это не передавать ему записку.

– Он такой прекрасный юноша, – сказал Монтойя. – Он должен держаться своих. Ему не нужно мешаться в такие дела.

– Не выпьете? – спросил я.

– Нет, – сказал Монтойя, – мне надо идти.

И ушел.

Я спустился по лестнице, вышел и прошелся по аркаде вокруг площади. Дождь никак не кончался. Я заглянул в «Ирунью», ища наших, но их там не было, так что я еще прошелся вдоль площади и вернулся в отель. Они обедали в нижней столовой.

Они уже прилично приняли на грудь, и я не стал пытаться догнать их. Билл проявлял заботу о туфлях Майка. Стоило какому-нибудь чистильщику обуви открыть дверь, Билл его подзывал и напускал на Майка.

– Мне уже одиннадцатый раз надраили ботинки, – сказал Майк. – Билл тот еще говнюк.

Чистильщики, очевидно, смекнули, что к чему. Вошел еще один.

– Limpia botas?[103] – сказал он Биллу.

– Не мне, – сказал Билл. – Вот этому сеньору.

Чистильщик присел рядом с коллегой, занимавшимся одной туфлей Майка, и стал чистить вторую, которая и так уже сияла в электрическом свете.

– С Биллом обхохочешься, – сказал Майк.

Я пил красное вино и настолько отставал от остальных, что испытывал неловкость из-за этой затеи с туфлями. Я огляделся. За соседним столиком сидел Педро Ромеро. Я кивнул ему, и он встал и пригласил меня пересесть к нему и познакомиться с его другом. Его столик стоял рядом с нашим, почти вплотную. Я увидел знакомого мадридского критика, знатока корриды, щуплого человечка с длинным лицом. Я сказал Ромеро, как мне нравится его работа, и ему это было приятно. Мы говорили по-испански, а критик к тому же немного знал французский. Я потянулся к нашему столику за бутылкой вина, но критик перехватил мою руку. Ромеро рассмеялся.

– Пейте тут, – сказал он по-английски.

Он очень стеснялся своего английского, но ему на самом деле было приятно на нем общаться, и в ходе разговора он называл слова, в значении которых сомневался, и спрашивал меня о них. Ему очень хотелось знать, как сказать по-английски «Corrida de toros»[104]. Принятое у нас выражение «бой быков»[105] его смущало. Я дословно перевел ему это на испанский как «lidia del toro». Ведь испанское слово «corrida» буквально означает «бег быков». «А по-французски – “Course de taureaux”», – вставил знаток. В испанском никто не скажет «бой быков».

Педро Ромеро сказал, что немного научился английскому в Гибралтаре. А родился он в Ронде, неподалеку от Гибралтара. Корриде он начал учиться