Фиеста (И восходит солнце) - Эрнест Миллер Хемингуэй

выдалось утро, высоко над горами плыли белые облака. Ночью прошел легкий дождик, и на плато было свежо и прохладно, и открывался прекрасный вид. Всем нам было хорошо, мы были полны сил, и я относился к Кону по-дружески. Невозможно быть хоть чем-то недовольным в такой день.

Это был последний день перед фиестой.

• ГЛАВА 15 •

В воскресный полдень, шестого июля, взорвалась фиеста. По-другому не скажешь. Люди с самого утра съезжались в город со всей округи, но селились у местных, и их было не видно. На площади под палящим солнцем было так же тихо, как и в любой другой день. Крестьяне сидели по окрестным винным лавкам. Они пили, готовясь к фиесте. Обитателям гор и равнин требовался постепенный переход к новым ценностям. Они еще не привыкли к ценам в кафе. Они получали свое в винных лавках. Деньги для них еще имели устойчивую ценность в виде рабочих часов и бушелей проданного зерна. Через несколько дней фиесты им уже будет неважно, сколько они платят и где что покупают.

Теперь же, в день начала фиесты Сан-Фермин, они с самого утра сидели в винных лавках на узких улочках. Когда я шел в собор на утреннюю мессу, до меня доносилось их пение из открытых дверей лавок. Они разогревались. На одиннадцатичасовой мессе собралось много народу. Сан-Фермин – это еще и церковный праздник.

Я вышел из собора, спустился с холма и поднялся к кафе на площади. Был почти полдень. За одним из столиков сидели Роберт Кон и Билл. Столики с мраморными столешницами и плетеные кресла исчезли. Их место заняли кованые столики и простые складные стулья. Кафе напоминало броненосец, готовый к бою. Сегодня официанты не давали спокойно сидеть и читать все утро, а сразу подходили за заказом. Только я сел, подошел официант.

– Что пьете? – спросил я Билла и Роберта.

– Шерри, – сказал Кон.

– Херес, – сказал я официанту.

Не успел официант принести шерри, как над площадью взмыла ракета, возвестив начало фиесты. Ракета взорвалась, оставив серый шар дыма над театром «Гаяр», по другую сторону плазы. Шар дыма висел в небе, точно от шрапнели, и пока я смотрел на него, взмыла другая ракета, прошив дым на ярком солнце. Я увидел яркую вспышку при взрыве, и возникло второе облачко дыма. Когда взорвалась вторая ракета, в аркаде, только что пустой, было уже столько народу, что официант, подняв бутылку высоко над головой, с трудом пробрался через толпу к нашему столику. Со всех сторон люди стекались на площадь, и мы услышали приближавшиеся дудки, флейты и барабаны. Они играли ряу-ряу[92] – визжали дудки, гремели барабаны, а за ними танцевали на ходу мужчины и подростки. Когда флейты смолкали, танцоры приседали, а когда свирели с флейтами взвизгивали и плоские, гулкие барабаны вновь били дробь, танцоры взвивались в воздух. От танцоров было видно только головы и плечи, то и дело выныривавшие из толпы.

На площади кто-то, скрючившись, играл на свирели, а за ним тянулась ватага ребят, шумевших и дергавших его за одежду. Пройдя за ним по площади мимо кафе, ребята скрылись в переулке. Когда они проходили мимо кафе, мы увидели лицо игравшего на свирели – рябое и снулое, безразличное к ребятам, шумевшим и дергавшим его.

– Это же, наверно, деревенский дурачок, – сказал Билл. – Бог ты мой! Вы только посмотрите!

По улице шли танцоры. Улица была запружена танцорами, сплошь мужчинами. Все они шли за флейтистами и барабанщиками, танцуя под музыку. Это было какое-то общество; все носили синие рабочие блузы и красные платки вокруг шеи, и несли большое полотнище на двух шестах. Полотнище приплясывало вместе с ними, пока они шли, окруженные толпой.

«Слава вину! Слава иностранцам»! – гласило полотнище.

– А где иностранцы? – спросил Роберт Кон.

– Мы – иностранцы, – сказал Билл.

Все это время взмывали ракеты. Все столики кафе были уже заняты. Толпа оттекала с площади и заполняла кафе.

– Где Бретт и Майк? – спросил Билл.

– Я схожу приведу их, – сказал Кон.

– Тащи их сюда.

Фиеста действительно началась. Она длилась семь дней, днями и ночами. Продолжались танцы, продолжалась выпивка, не смолкал шум и гам. Творилось все, что могло твориться только во время фиесты. Все в итоге становилось совершенно нереальным, и казалось, что ни делай, не будет никаких последствий. Мысли о последствиях казались неуместными во время фиесты. Всю фиесту тебя не оставляло чувство, даже когда было тихо, что любые слова нужно выкрикивать, чтобы тебя услышали. И такое же чувство сопровождало всякое действие. Это была фиеста, и она продолжалась семь дней.

Ближе к вечеру прошла большая религиозная процессия. Святого Фермина перемещали из церкви в церковь. В процессии участвовали все сановники, гражданские и духовные. Мы их не видели из-за огромной толпы. Впереди и позади официальной процессии танцевали танцоры ряу-ряу. Из толпы выныривала в ритме танца масса желтых рубашек. Все, что мы видели от процессии из-за плотной толпы, запрудившей все прилегавшие к площади улицы с тротуарами, – это огромных великанов, тридцатифутовых сигарных индейцев, мавров и короля с королевой, торжественно вальсировавших в ритме ряу-ряу.

Все они остановились возле часовни, куда вошли сановники со Святым Фермином, выставив охрану из солдат и великанов, под каркасом которых танцевали люди, а через толпу протискивались карлики с громадными шарами. Мы двинулись внутрь, на запах ладана, с людьми, тянувшимися в церковь, но Бретт дальше дверей не пустили, ведь она была без шляпы, так что мы снова вышли и пошли по улице, ведшей от часовни в город. Вдоль бордюров по обеим сторонам теснились люди, оставляя улицу для обратного шествия процессии. Отдельные танцоры принялись танцевать вокруг Бретт. На шеях у них болтались большие гирлянды белого чеснока. Они взяли за руки нас с Биллом и приняли в свой хоровод. Билл тоже стал танцевать. Все они что-то напевали. Бретт тоже захотела танцевать, но они воспротивились. Они хотели танцевать вокруг нее, как вокруг изваяния. Песня завершилась резким криком «РЯУ-РЯУ!», и нас затащили в винную лавку.

Мы стояли у прилавка. Бретт усадили на винную бочку. В винной лавке было темно и полно поющих мужчин, певших грубыми голосами. За прилавком наливали из бочек вино. Я выложил деньги за вино, но один из них взял их и засунул мне обратно в карман.

– Хочу кожаную бутылку, – сказал Билл.

– Их продают чуть дальше по улице, – сказал я. – Схожу возьму пару.

Танцоры не хотели выпускать меня. Трое из них сидели на высокой винной бочке рядом с