Фиеста (И восходит солнце) - Эрнест Миллер Хемингуэй

напьешься, Роберт? Знаешь, почему ты не веселился в Сан-Себастьяне? Потому, что никто из наших друзей никуда тебя не приглашал. И не стоит их за это винить. Не так ли? Я их просил. Но они отказывались. Нельзя же их винить. Не так ли? Ну-ка отвечай! Ты их не винишь?

– Иди к черту, Майк.

– Я их не виню. А ты? Зачем ты повсюду ходишь за Бретт? Где твои манеры? Как, по-твоему, я себя должен чувствовать?

– Уж кто бы говорил о манерах! – сказала Бретт. – У тебя прекрасные манеры.

– Ладно тебе, Роберт, – сказал Билл.

– Чего ради ты ходишь за ней?

Билл встал и попытался удержать Кона.

– Не уходи, – сказал Майк. – Роберт Кон хочет угостить нас выпивкой.

Билл пошел с Коном. Кон пожелтел лицом. Майк стал говорить дальше. Я сидел и слушал его какое-то время. Бретт было явно не по себе.

– Что ж, Майкл, – перебила она его, – не надо только быть таким вонючим говнюком, – и добавила, повернувшись ко мне: – Я не говорю, что он не прав, ты же понимаешь.

Голос Майка стал спокойней. Все мы были друзьями.

– Я не настолько пьян, как могло показаться, – сказал он.

– Да я понимаю, – сказала Бретт.

– У нас тут трезвых нет, – сказал я.

– Я сказал только то, что думаю.

– Но ты высказал это так скверно. – Бретт рассмеялась.

– Но он был таким говнюком. Приперся в Сан-Себастьян, где был лишним. Ошивался возле Бретт и просто смотрел на нее. Меня от этого просто тошнило.

– Он очень скверно себя вел, – сказала Бретт.

– Заметь: Бретт и раньше погуливала. Она мне все обо всем рассказывает. Она давала мне письма этого парня, Кона. Но я не стал их читать.

– Чертовски благородно с твоей стороны.

– Нет, слушай, Джейк. Бретт гуляла с мужчинами. Но никто из них не был евреем и не ходил потом за ней хвостом.

– Чертовски хорошие парни, – сказала Бретт. – Только говорить об этом гнусно. Мы с Майклом понимаем друг друга.

– Она дала мне письма Роберта Кона. Я не стал читать их.

– Ты бы ничьих писем не стал читать, милый. Ты бы и моих не стал читать.

– Не могу читать письма, – сказал Майк. – Разве не забавно?

– Ты ничего не можешь читать.

– Нет. Здесь ты не права. Я немало читаю. Я читаю, когда дома.

– Дальше ты начнешь писать, – сказала Бретт. – Ладно тебе, Майкл. Будь молодцом. Теперь тебе придется пройти через это. Он же здесь. Не порть фиесту.

– Что ж, пусть тогда прилично себя ведет.

– Хорошо. Я ему скажу.

– Ты скажи, Джейк. Скажи: пусть либо ведет себя как положено, либо проваливает.

– Да, – сказал я, – очень мило будет с моей стороны.

– Слушай, Бретт. Скажи Джейку, как Роберт тебя называет. Это просто в точку, знаешь.

– Ой, ну тебя! Я не могу.

– Давай. Мы же все друзья. Разве мы не друзья, Джейк?

– Я не могу ему сказать. Слишком нелепо.

– Я ему скажу.

– Не скажешь, Майкл. Не говнись.

– Он называет ее Цирцеей, – сказал Майк. – Заявляет, что она превращает мужчин в свиней. Охренеть! Хотел бы я уметь, как эти литераторы.

– Он будет хорошим, ты же знаешь, – сказала Бретт. – Он пишет хорошие письма.

– Я знаю, – сказал я. – Он написал мне из Сан-Себастьяна.

– Да это ерунда, – сказала Бретт. – Он умеет писать охренительные письма.

– Это она убедила меня написать тебе. О том, что якобы больна.

– Но я на самом деле приболела.

– Ладно, – сказал я, – нам надо пойти поесть.

– Как мне быть с Коном? – сказал Майк.

– Держись, как будто ничего не случилось.

– Мне-то это не сложно, – сказал Майк. – Мне стыдиться нечего.

– Если скажет что-нибудь, просто скажи: ты надрался.

– Ну да. И что забавно, я думаю, что и правда надрался.

– Идемте, – сказала Бретт. – За эту отраву уже заплатили? Я должна принять ванну перед обедом.

Мы пошли через площадь. Было темно, и повсюду вокруг площади светились кафе под аркадами. Мы прошли по гравию под деревьями к отелю.

Они пошли наверх, а я остановился поговорить с Монтойей.

– Ну как, понравились вам быки? – спросил он.

– Хороши. Славные быки.

– Они ничего, – Монтойя покачал головой, – но не слишком хороши.

– А чем они вам не понравились?

– Даже не знаю. Просто не возникло ощущения, что они так уж хороши.

– Я понимаю, о чем вы.

– Но они ничего.

– Да. Вполне ничего.

– Как их восприняли ваши друзья?

– Прекрасно.

– Хорошо, – сказал Монтойя.

Я пошел наверх. Билл у себя в номере стоял на балконе и глядел на площадь. Я встал рядом.

– Где Кон?

– Наверху, у себя.

– Как он?

– Хуже некуда, если честно. Майк был ужасен. Он кошмарен, когда надерется.

– Не так уж он надрался.

– Да как же! Я-то знаю, сколько мы приняли, пока не пришли в кафе.

– Он уже протрезвел.

– Хорошо. Он был кошмарен. Бог видит, Кон мне не нравится, и думаю, он выставил себя дураком, явившись в Сан-Себастьян, но вести себя, как Майк, непозволительно.

– Как тебе быки?

– Шикарные! Шикарно их выводят.

– Завтра доставят миурских.

– Когда фиеста начинается?

– Послезавтра.

– Надо не давать Майку надираться. Это сущий кошмар.

– Нам бы надо привести себя в порядок перед ужином.

– Да. Приятная будет трапеза.

– И не говори.

Трапеза на самом деле получилась приятной. Бретт была в черном вечернем платье без рукавов. Выглядела просто прекрасно. Майк держался, как будто ничего не случилось. За Робертом Коном мне пришлось сходить самому. Он был замкнут и сдержан, а лицо оставалось хмурым и желтым, но под конец повеселел. Не смотреть на Бретт он не мог. Похоже, это доставляло ему радость. Должно быть, ему приятно было видеть, как она хороша, и думать о том, что она дала ему и что все это знают. Этой радости его никто не мог лишить. Билл вовсю хохмил. Как и Майкл. Они хорошо дополняли друг друга.

Это напомнило мне обеды, какие бывали во время войны. Было много вина, скрытое напряжение и ощущение некой неотвратимости. Благодаря вину я отгонял мерзостное чувство и радовался. Казалось, кругом такие славные люди.

• ГЛАВА 14 •

Не знаю, во сколько я лег. Помню, как разделся, надел халат и стоял на балконе. Я понимал, что напился, и, войдя в номер, включил свет в изголовье кровати и стал читать. Читал я Тургенева. Кажется, я раз за разом перечитывал одни и те же две страницы. Это был какой-то рассказ из «Записок охотника». Я уже читал его, но он казался новым. Природа рисовалась как живая, и чувство тяжести в голове отпускало. Я был очень пьян и не хотел