Фиеста (И восходит солнце) - Эрнест Миллер Хемингуэй

Бретт и учили ее пить из бурдюков. На шею ей повесили гирлянду из чеснока. Один настаивал, чтобы ей дали стакан. Другой учил Билла песне. Напевая Биллу в ухо. Отбивая такт по спине.

Я объяснил им, что вернусь. Выйдя на улицу, я пошел по улице, высматривая лавку с кожаными бутылками. На тротуарах было полно народу, а витрины многих лавок закрыты, и я не мог найти нужной. Я дошел до самой церкви, глядя по обеим сторонам улицы. Затем спросил человека, и он взял меня под руку и привел куда надо. Витрина была закрыта, но дверь открыта.

Внутри пахло свежей дубленой кожей и горячей смолой. Мастер надписывал по трафарету готовые бурдюки. Они связками свисали с потолка. Сняв один, он надул его, закрутил потуже крышку и прыгнул на него.

– Видите? Не течет!

– Хочу еще один. Большой.

Он снял с потолка большой, вмещавший не меньше галлона. Надул его, раздувая щеки, и наступил на боту[93], держась за стул.

– Для чего они вам? Продадите в Байонне?

– Нет. Буду пить из них.

Он хлопнул меня по спине.

– Хороший человек. Восемь песет за оба. Дешевле не найдете.

Другой, который надписывал новые и бросал в кучу, отвлекся.

– Это правда, – сказал он. – Восемь песет – это дешево.

Я заплатил, вышел и пошел по улице обратно в винную лавку. Внутри было еще темнее и полно народу. Ни Бретт, ни Билла я не увидел, и кто-то сказал, что они в задней комнате. За прилавком девушка наполнила мне два бурдюка. Один вмещал два литра. Другой – пять. Все это вино обошлось мне в три песеты, шестьдесят сентимо. Человек за прилавком, которого я впервые видел, хотел заплатить за меня, но я проявил настойчивость. Тогда он угостил меня. От ответного угощения он отказался, но сказал, что не прочь промочить горло из нового меха. Подняв большой пятилитровый мех, он сжал его, и вино с шипением ударило ему прямо в горло.

– Годится, – сказал он и вернул мне мех.

В задней комнате Бретт и Билл сидели на бочках в окружении танцоров. Все они пели, держа руки на плечах друг у друга. За столом, с людьми без пиджаков, сидел Майк и ел с ними из миски тунца с луком и уксусом. Все они пили вино и макали хлеб в масло с уксусом.

– Эй, Джейк, привет! – позвал меня Майк. – Иди сюда. Хочу познакомить тебя с друзьями. У нас тут ор-дёвры.

Он представил меня людям за столом. Назвав Майку свои имена, они крикнули, чтобы мне подали вилку.

– Майкл, хватит есть их обед! – прокричала Бретт с винной бочки.

– Мне не хочется вас объедать, – сказал я, когда мне дали вилку.

– Ешь, – сказали мне. – Зачем, по-твоему, все это?

Я открутил крышку с большой бутылки и пустил по кругу. Все отпивали, держа бурдюк на вытянутой руке.

Снаружи донеслась, перекрывая пение, музыка проходившей процессии.

– Это ведь процессия? – спросил Майк.

– Nada[94], – сказал кто-то. – Это ничего. Пей. Выше бутылку.

– Где они тебя нашли? – спросил я Майка.

– Кто-то привел меня сюда, – сказал Майк. – Сказали, ты здесь.

– А где Кон?

– Он отключился, – сказала Бретт. – Его куда-то унесли.

– Где он?

– Я не знаю.

– Откуда нам знать, – сказал Билл. – Думаю, он умер.

– Не умер, – сказал Майк. – Точно не умер. Просто отключился от «Anis del Mono»[95].

Только он сказал «Anis del Mono», как один из сидевших за столом поднял взгляд, достал бутылку из-за пазухи и протянул мне.

– Нет, – сказал я. – Нет, спасибо!

– Да-да. Arriba! Выше бутылку!

Я выпил. Лакричный вкус тепло прокатился до самого живота. Я почувствовал, как у меня согрелись внутренности.

– Где, черт возьми, Кон?

– Я не знаю. Сейчас спрошу, – сказал Майк и спросил по-испански: – Где наш пьяный товарищ?[96]

– Хотите его видеть?

– Да, – сказал я.

– Я – нет, – сказал Майк. – Этот жентмен.

Любитель «Anis del Mono» вытер рот и встал.

– Идемте.

В задней комнате Роберт Кон мирно спал на бочках. Было так темно, что я почти не видел его лица. Его укрыли курткой и положили еще одну под голову. На груди у него лежала большая гирлянда чеснока.

– Пусть спит, – прошептал человек. – Он в порядке.

Кон возник через два часа. Он вошел в переднюю комнату с гирляндой чеснока на шее. При виде его испанцы загомонили. Кон протер глаза и усмехнулся.

– Похоже, я заснул, – сказал он.

– Ой, ну что ты! – сказала Бретт.

– Ты всего лишь умер, – сказал Билл.

– Может, пойдем куда-нибудь поужинаем? – спросил Кон.

– Ты хочешь есть?

– Да. Почему бы нет? Я проголодался.

– Поешь этот чеснок, – сказал Майк. – Слушай, Роберт. Давай, ешь чеснок.

Кон стоял молча. После сна он был вполне ничего.

– Идемте же, поедим, – сказала Бретт. – Я должна принять ванну.

– Ладно, – сказал Билл. – Давай переместим Бретт в отель.

Мы попрощались со множеством человек, множество человек пожало нам руки, и мы вышли. Уже стемнело.

– Который, по-вашему, час? – спросил Кон.

– Уже другой день, – сказал Майк. – Ты проспал два дня.

– Нет, – сказал Кон, – который час?

– Десять вечера.

– Сколько же мы выпили…

– Хочешь сказать, сколько мы выпили. Ты улегся спать.

Пока мы шли по темным улицам к отелю, мы видели, как в небо над площадью взмывают ракеты. С улиц, прилегавших к площади, мы видели, что площадь запружена людьми и в самом центре все танцуют.

В отеле подали обильный обед. Это был первый обед по ценам, удвоенным в честь фиесты, и появилось несколько новых блюд. После обеда мы вышли в город. Я помню, что решил не ложиться всю ночь, чтобы увидеть, как быки побегут к арене в шесть утра, но меня стало клонить в сон, и я ушел спать около четырех. Остальные не ложились.

Мой номер был заперт, и я не смог найти ключа, поэтому поднялся в номер Кона и лег на одной из его кроватей. За окном фиеста шла ночь напролет, но я так спал, что ничего не слышал. Я проснулся от взрыва ракеты, сообщившей, что быков выпустили из корралей на окраине города. Они будут бежать по улицам к арене. Спал я крепко и проснулся с ощущением, что опоздал. Я накинул куртку Кона и вышел на балкон. Узкая улица внизу была пуста. Все балконы были забиты людьми. Внезапно по улице побежала толпа. Бегуны наступали друг другу на пятки. Они бежали в сторону арены, за ними бежало еще больше народу и еще быстрее, а последние бегуны бежали по улице что было сил. За ними оставалось