Куда улетает Ангел - Владимир Гаврилович

Не лишенный в свои годы привлекательности, а седина как бы подчеркивала мужественность и зрелую красоту, он, присаживаясь напротив, отодвинул стакан со стола так порывисто, что оставшийся в нем сок чуть не выплеснулся через край. Удивившись своему неконтролируемому порыву широко открыл глаза и с болью посмотрел на зятя. В отчаянии произнес.

— Не думал, что она на это… решится. Считал, запечатано навсегда, никто никогда не узнает, и это все просто уйдет вместе с нами в могилу. Не выдержала, всю жизнь мне искромсала… — признался хриплым голосом.

В глазах немолодого человека застыли слезы. Его взгляд был печальным. Он уставился на руки, сжавшиеся в кулаки. У Гюнтера дрогнуло сердце от сочувствия.

— Что произошло — не вернешь.

— У каждого человека есть прошлое, и оно рано или поздно его настигает… — Людвиг сделал громкий вдох, стараясь успокоиться. И с болью в голосе спросил.

— Что ты теперь намерен делать?

Гюнтер ответил не сразу, затем мрачно кивнул.

— Не знаю.

— Выпьешь? — предложил тесть.

— Спасибо, нет. Мне еще возвращаться в Цюрих, потом… домой.

Каждый думал о своем, долго молчали.

— Сад в этом году хорошо цвел? — решил перевести тему Гюнтер, допив яблочный сок из своего стакана.

Старый фермер знал, что зятя меньше всего интересовало положение вещей на ферме, но ухватился с радостью за предложенное направление в разговоре.

— Знаешь, прямо невесты были деревья в этом году. Люблю этот период, словно заново рождаешься… Ягода завязалась отменная. Хотя… зачем мне все это, старику? Выгода по нынешним временам небольшая. Правительству нынче проще немецкого фермера поддержать, чем своих земледельцев. Европа на пятки наступает. За бесценок, считай, ликер свой продал. Получился, кстати, отменным… А были же времена! Работал и работать хотелось. Теперь только вот забота осталась, по привычке. А силы уже не те, признаюсь… Молодые ведь не хотят работать на земле, не выгодно, высокие технологии подавай… Швейцария ведь не всегда богатой была, и нищету пережить пришлось. Наши деды трудились рук не покладая, благодаря чему выстояла маленькая страна в трудные времена: на труде таких, как я. Забыли это. За что и обидно. Все еще вернется, чужим куском подавимся. Только бы поздно не было… Знаешь, намерен часть земли все-таки продать…

Тесть отрешенно махнул рукой. Минуты две молчали.

— Благодарю за все, Людвиг… — Гюнтер решил ехать, встал.

— Ты спустись в погреб, возьми короб с вином для отца, я приготовил. Он любит мою вишневку… Себе, если хочешь… — предложил зятю.

— Спасибо. Отцу передам. Обязательно. Ну, мне пора… — мешковатый Гюнтер пошел к двери.

Людвиг, казалось, в эти минуты постарел лет на двадцать, не думал, что такие разговоры когда-нибудь будет вести с родным зятем. Тяжело вздохнул.

— Гюнтер, послушай… Я всегда тебя уважал. Ты — порядочный человек, похож на своего отца, моего друга. Я знаю Хойслеров очень давно. И… отнесусь должным образом к любому твоему решению. Если захочешь изменить свою жизнь, избавиться от… — Людвиг в этот момент стал похож на жалкого старика, словно поперхнулся и опустил глаза.

Гюнтер почувствовал себя неудобно, зачем он вообще сюда приехал, все свои проблемы он должен решить сам, не нагружая стариков.

— В общем, у тебя есть, конечно, причины поступить так, как считаешь нужным. Причем, достаточно, как выясняется, веские. Вместе с тем мне хотелось бы, чтобы поступок твой был по-настоящему мужским…

Он оперся руками о колени, встал и подытожил.

— Об одном попрошу, если примешь решение, постарайся сделать это как можно безболезненнее для своей семьи, для Мериам, для моих внуков. Разрушить всегда проще, нежели что-то построить…

— Я знаю, но это уже не столько зависит от меня… — Гюнтер хотел что-то еще сказать, но не успел. На мгновение за стеной послышался отчетливый звук падения.

— Даниэла, что там случилось? — всполошился Людвиг.

Ответа не последовало, хотя оба мужчины знали, что женщина была на веранде, все время там копошилась.

Почуяв неладное, тесть и зять, переглянувшись, направились через кухню на веранду…

С воздухом стало твориться что-то странное, дыхание свело обоим: в центре огромной веранды на кафельном полу увидели хозяйку старого фермерского дома. Рядом с ней лежал обернутый стульчик, на который она всегда становилась, чтобы повыше развесить только что выстиранное белье. В руках женщины было махровое полотенце.

Мужчины в одночасье бросились к ней. Глаза пожилой женщины уставились в одну точку, а на губах застыла улыбка. Казалось, она была счастлива. Даниэла была бездыханна.

2

Многие ночи напролет Мериам тихо плакала в комнате маленькой дочурки, мирно посапывавшей в ажурной кроватке.

Каждое утро она намеревалась поехать в полицейский участок, рассказать правду: это она, она виновна в Игоревой страшной смерти. Нет ей прощения, и не будет никогда! И — не шла. Боялась. Боялась, что появление в полиции породит слухи: кто же в городке не знает строительного бизнесмена Гюнтера? Сейчас — тем более сейчас! — не хотела допустить разлада в семье. И кляла себя: заставь тогда себя, трусиха, пройти тридцать шагов! Лишь тридцать шагов…

Страх и боль, непонимание не покидали женщину ни на минуту. Такой умный, правильно все понял, все точки расставили. Да, случайная встреча. Так бывает. А вышло… Мальчишка! Что же ты, горемычный, натворил? Зачем так ушел? Решил отомстить, сделать ей хуже?

Неуемно корила себя: все было в ее руках. Знала, внезапный, будто снег на голову, приезд Костича не мог не аукнуться. Шило, как говорят русские, в мешке не утаишь! Предчувствие, получается, не подвело. Аукнулся! Игоря, ее любимого, единственного в мире мужчину, которого по-настоящему полюбила, забрала холодная Ааре…

Мысленно Мериам рассталась с ним давно. После Минска, приведя свои эмоции и чувства в относительный порядок, решила твердо: не приближаться больше никогда к той черте, за которой была опасность потерять семью, уважение, любовь близких людей. Нет, она не сможет променять все это ни за что на свете, ничего нельзя изменить. Ни за что. Но что было делать с глупой любовью? Едва взглянула в страстные, голубые глаза красавца-белоруса — вернулось все…

Нет, не все. Все уже было другим. И она была другой, совершенно другой Мериам Хойслер, нежели до поездки, подарившей радость и несчастье. Шли месяцы, в момент жутких переживаний, от которых раскалывалась голова, спасла прекрасная новость, главная для нее: жизнь маленького красненького комочка, который один, как казалось, способен залечить противоречивую боль ее души, не вызывает никаких опасений у врачей. Ее девочка быстро набирает вес, будет жить! Дочурка, ее кровиночка, ее Аннете. Ее…

Эта долгожданная радость взбодрила,