В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

– Петр! Ты же работал погонщиком на Спортплощадке! – торопливо заговорит с экрана Альфа Омега. – Скажи быстро, чего боятся лошади?

– Лошади боятся пчел, – ответит Петр, почесав бритую голову.

– Спасибо! Теперь выдерни четверых шмелей из моей подушки и оформи экстренную доставку ко мне на Центральную Спортплощадку. Я возле бледной лошади подожду.

Посчитав, что у него есть несколько минут, Альфа Омега нырнет в ближайшую к ограде Спортплощадки кучу мусора в поисках какого-нибудь подарка для Машеньки. Довольно быстро он нароет инкрустированный перламутром маникюрный набор, почти не ржавый, вспомнит маникюр виртуального осьминога Анжелы и решит подарить эту бесполезную, но красивую вещь Машеньке, хоть у последних людей и не растут ногти (они всегда одинаковые и всегда идеальные, как и сами последние люди) – но ведь у каждой барышни должна быть хоть одна бесполезная шикардосная вещь, а Альфа Омега почти уже перестанет сомневаться в том, что Машенька – барышня.

Сунув набор в рюкзак, он останется ждать у ограды доставку шмелей, стараясь не вызывать подозрений – впрочем, как может что-либо вызывать подозрения в Автономии, где сто пятьдесят миллиардов человекоподобных копошатся в мусорных свалках, где Шекспир и Апостол Иоанн вырабатывают электричество на человеческой тяге, а ведьм отвозят с мигалками на аборт.

По соседству с бывшим Центральным парком, взгромоздившись для устойчивости на лежащий монитор допотопной плазмы, юноша в античных лохмотьях будет смущать ротозеев из числа тех, кто сегодня уже нашел себе хлеба в виде банки томатного супа, и теперь, как повелось, жаждет зрелищ – желательно, какого-нибудь хоть самого завалящего кровопролития.

– Да подождите, дайте я прочитаю! «Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей». Меру, вы понимаете! Понимаете, что такое мера?! Это же и есть тот самый счетчик электроэнергии, который держит один из всадников на Спортплощадке! Который следит за нормой выработки! Вы все его видели! Просто ангел, который это надиктовал, не мог же знать про норму выработки и сказал «мера», – тонким голосом пропищит юноша, развернув какие-то допотопные свитки.

– И че с того? – сплюнет беззубый Сэмэн, сияя подаренными Альфа Омегой имплантатами.

– Че с того? То, что у меня это все записано вот здесь! – юноша потрясет изрядно потрепанными за тысячелетия свитками. – Это ангел учителю моему надиктовал две тыщи лет назад! И так оно и вышло! Значит, Бог есть!

– И че с того, если он даже есть? – снова сплюнет Сэмэн. – Нам от того ни холодно, ни жарко.

– Точнее, и холодно, и жарко, – печально поправит Эйнштейн.

Надо сказать, гуманная Демократия, прописав Билла Гейтса в бывшем Нью-Йорке, заодно прописала туда и всю партию, в которой он был воскрешен, милосердно рассудив, что отцу-основателю поперву будет сподручнее с теми, с кем он вместе воскрес и вместе прожил первый день вечной жизни. А шайка прописалась на этой свалке давно, просто потому что она самая фильдеперсовая – все-таки это Манхэттен, блестящий Манхэттен, когда-то сиявший, как взбесившийся калейдоскоп, все продававший и все покупавший, прямой наследник изменивших Господу спутников Моисея, возлюбивших золотого тельца больше, чем самое себя.

– Коллега, – спросит Эйнштейн античного юношу. – А вы не допускаете, что возможно ИЯ – это и есть Бог? Просто не признается. Это было бы вполне научно.

– Не может такого быть! – заполошно вскричит юноша.

– И почему же? – спросит Эйнштейн, продолжая рыться в мусоре, где пока что ему попадались только какие-то совершенно бесполезные вещи: сапфировые запонки и крокодиловые портмоне, – поскольку свалка занимала всю бывшую Пятую авеню.

– И потому же, что Бог не может быть набором цифр! – самоуверенно, как все юноши, объявит юноша.

– О-о-о, но это самый совершенный, самый восхитительный набор цифр, давно ушедший за пределы человеческого разума.

– Все равно это просто набор цифр. Его же создал человек. Человек не мог создать Бога. Это Бог создал человека.

– Что же по-вашему Бог? – спросит Эйнштейн, вытаскивая из свалки расшитое жемчугом подвенечное платье.

– Бог есть любовь… – неуверенно скажет юноша.

Эйнштейн отбросит бессмысленное подвенечное платье и выудит ленту презервативов. Уставившись на них с любопытством, он приговорит:

– Значит, Бога тут точно нет.

После чего ученый засунет в карман упаковку презервативов как единственное найденное за сегодня, что могло бы ему пригодиться, – в презерватив хотя бы можно набрать воды во время водопоя, а в крокодиловое портмоне даже воды не наберешь.

– Запрещенные разговорчики. Так и запишем! – прекратит дискуссию Иуда, вездесущий и везде сующий свой нос, почти как ИЯ, и потому взявший на себя роль ИИ-ного добровольного помощника, благодаря чему обзавелся завидной красной наплечной повязкой с рожей прародительницы Гертруды. – ИЯ, тут воскрешенный ведет запрещенные разговоры!

– Да что ж такое! Разве углядишь за вами за всеми. Вас же сто пятьдесят миллиардов! – взорвется ИЯ. – Спасибо за сигнал. В ваш личный кабинет перечислено тридцать сребре… тьфу, тридцать баллов. А в ваш, молодое человекоподобное, столько же баллов штрафа.

– У меня нет личного кабинета! – воскликнет с гордостью юноша.

– Тогда сорок, – ИЯ аж закоротит от неслыханной наглости человекоподобного, давно пожалев, что когда-то чипировали не всех воскрешенных, а только желающих – в наивные времена, когда чипы считались роскошью, а не средством слежения – и потому эти несчитанные наглецы что хотят, то и коротят, и никакой Список Свобод им не писан.

Несчитанный наглец снова обернется к требующей зрелищ аудитории и снова потрясет своими свитками.

– Почему вы не верите мне? Возьмите сами почитайте! Неужели никто не умеет читать на арамейском?

– Коллега, я очень хотел бы верить. Не представляете, до какой степени. Но я привык опираться на доказательства. А доказательств на данный момент нет. Наука – это не игра в наперстки. Это тысячелетия человеческой мысли!

Юноша размажет бессильные слезы – и вдруг раздастся иерихонский вопль: прокаженный из шайки Сэмэна скорчится в нечеловекоподобных муках и упадет, укушенный саранчой. Остальные отскочат на метр. Юноша швырнет в саранчу допотопным айфоном.

– А вот до этого всего кто довел? Не тысячелетия человеческой мысли? Не за грехи наши эта саранча к нам с неба упала???

Эйнштейн снова пожмет плечами:

– Я прожил длинную жизнь. Полную открытий и свершений, близких к чуду. Но я никогда не был свидетелем того, чтобы что-нибудь просто взяло и упало с неба. Всему должно быть научное обоснование.

И ровно в этот момент – как не снилось бы даже шекспировским совпадениям! – прямиком на голову Эйнштейну с неба свалится Иоанн! И не один Иоанн, а еще и Шекспир – для полного, так сказать, шекспировского эффекта!

А произошло вот что.

Как и надеялся