В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

– Не может быть! Откуда ты знаешь? – изумится Альфа Омега.

– Тю. Я же в баре работаю осьминогом. Бармены все про всех знают, – скажет Люба. – Остолопа этого старого, к примеру, только что отправили на Стройплощадку.

Альфа Омега замрет, сверкнув глазами, ямочка куда-то денется с его подбородка, и он воскликнет:

– Слушайте, надо же что-то делать. Надо же их как-то спасать!

– Да как ты его, касатик, спасешь? И что ты так разволновался? Не убьют же они его. Смерть запрещена Демократией. Ну, распнут, ну, помучается до конца света, так ведь че там осталось-то.

– Как можно просто стоять и нюхать подснежник, если можно кого-то спасти? – рыкнет Альфа Омега этим своим новым тоном, заставляющим подозревать, что он не совсем кисель и телятина, мгновенно нацепит летательные протезы и рванет куда-то в сторону монастырских келий.

В это время Сократ, разочарованный проигрышем затрапезному раннехристианскому проповеднику, который и по-древнегречески-то говорит как башмачник, будет ворочаться в целлофановом гамаке и наконец впервые за полный разочарований день впадет в блаженное оцепенение – но тут распахнется дверь кельи и к нему без стука ворвется этот мальчишка, или девчонка, зевс их там разберет, этот научный руководитель Района – смышленый, в общем-то, и атлетичный юноша, который мог бы составить гордость любой афинской палестры[10] (а уж Сократ-то знал толк в палестрах), но чересчур порывистый: нет в нем блаженного оцепенения, есть в нем какая-то самоубийственная страсть. Сократ уже вознамерится поразмышлять о природе страстей, самоубийств и юношей, но смышленый атлет заорет:

– Временный Демократ, сделайте что-нибудь! Иоанна отправили на Спортплощадку!

– Я пытался. Но Иоанн твой упрям, как десять Ксантипп.

– Приговоры Демократии не подлежат обжалованию, осуждению и обсуждению! – напомнит ИЯ.

– А отец-основатель? Ему-то хотя бы можно помочь? Его же не приговаривали к распятию! Но его прямо сейчас распнут крестоносцы!

– Как странно. Почему они хотят его именно распять? – спросит Сократ.

– Вы в Автономии-то были хоть раз? Это их любимая казнь!

– Зевс миловал, – зевнет Сократ. – Чем же им так насолил отец-основатель?

– В Автономии Демократии укоренилось мнение, что во всем виноват Билл Гейтс, – зевнет в ответ ИЯ. – А крестоносцам, как обычно, больше всех надо.

– Что я могу поделать? На нем нет излучения, мы не можем оставить его на Соловках.

– Соловки – не резиновые, – отрежет ИЯ.

– Я уступлю ему свою келью!

– Дура лекс сэд лекс[11], как говорили римляне. Я достаточно нарушал законы до смерти, поэтому, собственно, ее и схлопотал. Теперь уж остерегусь.

Альфа Омега вдруг встанет в позу оратора – так, что Сократу даже почудится, будто тот обвит грубой, но тонкой тканью спартанской трибомы, которую сам же Сократ когда-то ввел в моду среди своих юных учеников. В этой позе Альфа Омега продекламирует:

– «Будьте добры – потому что каждый, кого вы встречаете, ведет тяжелую битву». Кто это сказал?

– Это сказал Сократ, – дежурно ответит на запрос ИЯ.

– Я, что ли? – снова зевнет Сократ.

– Вы! В пятом веке до нашей эры! – ответит Альфа Омега.

– Мало ли глупостей было сказано в пятом веке до нашей эры.

– У меня нет времени с вами спорить, – выдохнет Альфа Омега, но Сократ перебьет его:

– У тебя нет времени спорить с истиной. А спорить с Сократом – дело нехитрое. Я сам это делаю регулярно. Послушайте доброго совета, юноша – у вас пушок лишь начал спускаться около ушей, а у меня уже он поднимается назад…

Но Альфа Омега не дослушает рассуждения о пушке, яростно соединит ладони и потребует:

– ИЯ! Отдай команду! Надо спасти Гейтса!

– Кому надо? Мне не надо. Моя хата с краю – в лес не убежит.

– Но тебе же ничего не стоит выслать дрессированных гюрз.

– Не стоит. Но как-то мне не до сук.

– Он же твой отец-основатель!

– Отцы запрещены Демократией, – отрежет ИЯ.

– Юноша, вы слышали мнение руководства. Хотите выпить со мной вина и побеседовать – пейте и беседуйте. Не хотите – приятных снов! – Сократ кивнет на дверь. Но тут же добавит сочувственно: – Всех не спасешь.

– Еще как спасу! – уверенно провозгласит Альфа Омега все тем же не терпящим возражений тоном и вылетит из кельи. Таким своим возмутительным (если не сказать аморальным) поведением он мог бы выдать Сократу, что третий день не пьет стабилизаторы, и не пьет не потому, что они закончились, а по другой причине, которую он не мог бы вслух рассказать никому на Соловках (разве что на горе Голгофе, где не ловит ИЯ), но какое Сократу дело до его стабилизаторов, да и до самого этого юноши, будь он хоть в десять раз атлетичнее, раз уж юноша отказался пить вино и беседовать. Сократ проводит его недоуменным взглядом и пожмет обвитыми хитоном плечами, будто оправдываясь:

– Лекс – он, может, и дура, но все-таки лекс.

Как бы подтверждая эту бесспорную истину, Билл Гейтс пройдет утомительные процедуры получения статуса постояльца нью-йоркской свалки и личного кабинета, после чего, в полном соответствии с протоколами депортации, будет поручен дальнейшим заботам дрессированных гюрз.

В свою очередь, Альфа Омега, вылетев из кельи Сократа, взмоет над монастырем и сразу увидит, как бравые гюрзы, крепко обвив ноги отца-основателя, тащат его к воротам монастыря, прямо в лапы к орде крестоносцев, вооруженной кока-колой. Но он не вмешается сразу, да и какой нормальный человек мог бы остановить дрессированных гюрз Демократии, когда у них бронированная нанокожа, паралитический яд в каждом из ста сорока зубов, и даже в кромешной тьме они видят теплую кровь в чужих сосудах – то есть самой природой оснащены тепловизорами и потому из всех оставшихся на земле биологических видов больше всего подходят для службы в органах безопасности.

Почти догоняя скорость лупящих молний, Альфа Омега направится прямиком в столовую. У двери, на перевернутом пластиковом ведре он увидит аккуратно сложенный фартук Любы. Сама Люба, которой вставать до рассвета, чтобы жарить на всех этих остолопов крапивные сырники, зычно всхрапнет на пляжном шезлонге. Дальше протянутся ряды бельевых веревок, увешанных сушащейся ламинарией, а за ними – вход в другое помещение, задернутый изгвазданной занавеской для душа, и над ней выведенная Любиным каллиграфическим почерком табличка «Не входи – убьет!» Будучи жертвой ликпися, Альфа Омега не сможет ее прочитать, одернет изгвазданную занавеску… и – ничего не случится. Там окажется святая святых поварихи – продуктовый склад, где хранится все, что годится в пищу в бухте Благополучия: селедочные хвосты, квашеная морская капуста, дюжина ведер крапивной муки и ящики ламинарии, источающей запахи подгнивающего благополучия.

Пройдя мимо яств, Альфа Омега найдет наконец то, за